Чижик, чижик – с ноготок –Дерзкий Жене дал щелчок…
Это была их семейная песенка, которую они когда-то пели в детстве.
Сестры переглянулись и принялись хохотать.
– Это не к добру… – заметила Варя.
– Все на свете к добру, Варюша… – утешила ее Женя и внимательно посмотрела на сестру.
Варя по-прежнему стояла в дверях, прислонившись плечом к косяку, и по-детски то отставляла левую ногу, то снова ее подтягивала, изображая что-то вроде балетного па. Она стояла против света, легкое прозрачное платье насквозь просвечивало, словно солнце догола раздело ее. Женя залюбовалась ею.
– Ах, Варька, Варька, и в кого ты у нас такая прелесть?
– Ну уж и прелесть!
– Сколько ты, наверно, муженьку своему радости даешь…
– Женя, ну как тебе не совестно… – засмущалась Варя и покраснела: – Циник ты стала ужасный. И чего ты на меня уставилась?
Варя отошла от двери и села на диван рядом с Женей.
– Да чего там притворяться-то! – взмахнула вышиваньем Женя. – Все мы люди-человеки. Терпеть не могу в этих делах общепринятого лицемерия. Я вот ужасно люблю мужа и все, так сказать, с ним связанное…
– А я, Женя, – ты ведь знаешь – не люблю мужа и не люблю, говоря твоими словами, «всего, так сказать, с ним связанного»… А поэтому я лишена той радости, о которой ты говоришь.
Голос ее дрогнул. Она отвернулась и тихо добавила:
– И признаюсь тебе, Женя, что об этой радости я только слышала и читала, но сама… сама я ее еще ни разу не пережила…
Женя положила на колени рукоделье и с тревогой взглянула на сестру. Признание Вари ее поразило, хотя она давно подозревала, что интимная жизнь сестры не клеится.
– Теперь я тебя понимаю, Варюша. И понимаю, что жить тебе так невыносимо тяжело.
– Оставим это… – попросила Варя. – Что сделано, того не поправишь. Илья честный, порядочный человек…
– Да не в этом дело. А просто – мне жаль тебя. А во всем виновата мама, уж если хочешь знать…
– Женя, прошу тебя: не говори больше об этом…
Они помолчали. Варя грустно склонила голову и принялась что-то напевать.
– Варя?
– Что?
– Варя, скажи мне честно: ты еще любишь Дениса?
– Люблю, и очень люблю… – спокойно ответила Варя. – И знаешь что, Женя? Я ведь никогда и не переставала любить его.
– Я знаю это.
– Влюбилась я в него девчонкой, лет четырнадцати, и вот с тех пор… А он, Женя, как-то никогда меня не замечал.
– Это не совсем так.
– Нет, именно так… – твердо и убежденно сказала Варя. – Теперь вот женится.
– Ольга очень славная, – вставила Женя.
– И любит его бешено… – сказала Варя. – Даже как-то болезненно любит.
Женя хитро прищурилась и улыбнулась:
– А знаешь, Варя, прости меня, но ты, по-моему, очень инертна и ленива. С твоей-то красотой! Небольшое усилие с твоей стороны… и – поверь – полетят в разные стороны все Ольги и Ильи Ильичи… Надо насмерть драться за свое место в жизни.
– Бог знает, что ты городишь! – возмущенно сказала Варя.
Она порывисто встала и снова подошла к двери. Сердце ее так забилось, что она услышала стук его. Слова сестры показались ей и страшными и справедливыми в одно и то же время.
XII
Свадьбу Денис с Ольгой справили в начале августа в доме Бушуева в Отважном. Справили очень скромно – своей семьей. Из приглашенных были только Белецкий да Финочка с Васей Годуном. Варя не пришла на свадьбу, сославшись на то, что плохо себя чувствует.
Ни Ольга, ни Денис все еще не могли очухаться от той быстроты, с какой развернулись события: от встречи на пароходе, – больницу они дружно не заносили в счет, – до свадьбы. Регистрировались в Костромском загсе.
– Существуют две развязки нашей любви, и только – две, – сказала как-то Ольга. – Или мы будем необыкновенно счастливы, или очень скоро разойдемся…
Вначале решено было так: после свадьбы Денис с Ольгой уезжают на август месяц путешествовать по Волге и Кавказу. А Елена Михайловна с Танечкой останутся до конца месяца в Отважном, с тем, чтобы ко дню возвращения Дениса с Ольгой в Москву переехать и им туда. Но уже на третий день пребывания Елены Михайловны в доме Бушуева у Анания Северьяныча вышел со старухой небольшой конфликт, что спутало первоначальный план расселения большой семьи.
