Книга Бешеный прапорщик - Игорь Черепнев

От состояния эйфории меня оторвал Михалыч, ласково поглаживающий в руках шашку, только что снятую со стены. По сравнению с другими, она выглядит достаточно скромно. Рукоять из слегка потемневшего от времени серебра с красивым кавказским чернением, слегка изогнутый хищный клинок, по которому бегут причудливо изломанные линии. На первый взгляд – красивая старинная вещь.

– Командир, это же гурда! – Вахмистр похож на ребенка, которому дали в руки игрушку, о которой он давно мечтал. – Знаменитая чеченская шашка! Ей же цены нет!

– И что в ней знаменитого?

– Мой дед говорил, что гурда может перерубить любой другой клинок, что даже панцири турецкие ей не помеха. Не сломается, не затупится, после этого платочек шелковый разрежет. Давай попробуем!

Жалко разочаровывать человека, да и самому интересно.

– Что рубить будем?

Михалыч оглядывается в поисках металлической «жертвы», берет бронзовый подсвечник, отставляет в сторону. Мой взгляд находит две немецкие сабли, лежащие на подставке. Это, скорее всего – гауптмана и оберст-лейтенанта, знать бы еще, где чья. А какая нам на хрен разница-то? Беру в руки первую попавшуюся, достаю из ножен, киваю Митяеву, мол, давай! Он примеряется к шашке, пару раз прокручивая в руке клинок. Гурда разгоняется в нескольких почти незаметных глазу восьмерках и петлях и обрушивается на золингеновское лезвие. Жалобное звяканье, на пол падает обломок сабли. Митяев осматривает шашку, расплывается в довольной улыбке. Накидывает на нее салфетку, аккуратно тянет от середины к острию. Ткань, не пройдя и половины пути, распадается на две половинки.

– Ни царапинки, ни щербинки!

Я внезапно вспоминаю эпизод из романа Вальтера Скотта, когда султан Саладдин и Ричард Львиное Сердце хвастаются своими клинками. По восточным понятиям лучший клинок – тот, который перерубит что-то несопротивляющееся. И араб легко рассекает своей саблей подушку…

– Ублюдочные варвары! Хлопы! Быдлаки немытые! – прорывает в истерике графа. – Вам руки отрубить надо, которые дерзнули коснуться этого оружия!

Видно, предстоящая потеря части коллекции заставила его забыть об инстинкте самосохранения. Или он всерьез надеется после всех своих фокусов остаться в живых? Вот это он зря. Очень даже зря! Впрочем, Михалыч с ответом не задерживается:

– Я не знаю, кем были твои деды, мои всегда вольными казаками ходили, а не холопами. Могли за такие слова убить и были бы в своем праве. Да и батюшка им грехи эти враз отпустил бы…

Граф, услышав отповедь в таком стиле, немного поостыл.

– Батя мой говорил не раз: «Что с бою взято, то – свято!» А дед, когда я еще казачонком малым был, учил меня, несмышленыша: «Чтоб взятый с бою клинок служил тебе верой и правдой, его надобно напоить кровушкой прежнего хозяина»…

Оп-па, а чтой-то графу так взбледнулось? Не иначе, проблемы со здоровьем приключились. Или приключатся в ближайшее время. Пока наблюдал за светлейшими метаморфозами, пропускаю начало мастер-класса от Митяева. Увидел только двойной всплеск клинка у головы, и на пол упала часть графской шевелюры. А над ушами образовались две небольшие лысинки. Оказывается, мой Михалыч – куаффер, то бишь парикмахер, правда, слегка своеобразный. Но очень креативный. В памяти всплывает байка из будущего про «байконурского цирюльника». Ее рассказывал наш «старый зубр», подполковник Сарычев, в свое время отбарабанивший на полигоне двадцать лет и приехавший в Сибирь отдохнуть от жары. С его слов, на «Десятке» жил старый гражданский парикмахер, страшный выпивоха, но супермастер. От постоянного употребления «шила» у него тряслись руки, и ради некоторого количества адреналина к нему ходили бриться. Работал он только опасной бритвой, и когда клиент был готов к процедуре, старик стоял перед ним с бритвой в трясущейся руке, выжидая момент. Потом следовал резкий взмах рукой, и щека была выбрита, наступала очередь другой стороны…

По мере осознания происшедшего изменения имиджа поляк сначала по-поросячьи взвизгнул, потом громко испортил воздух и, судя по всему, бриджи. Наверное, непроизвольно. Вряд ли разумный человек стал бы использовать отравляющие вещества раздражающего действия в замкнутом помещении. Приходится открыть окно, чтобы проветрить комнату.

– Мы служим своему Отечеству. А ты служишь тому, кто заплатит больше. От шпиона нельзя ожидать верности. Так кто из нас холоп? И кому следует чего-то там отрубить?.. Да, и рубить мы не будем. Там, во дворе на лавке твой Микола ждет нагаек. Ты будешь следующим. А чтобы твоя шляхтецкая гордость не пострадала, мы лавку застелим ковром. Это – по вашим обычаям? А потом в этот же ковер и завернем, прежде чем закопать…

– Командир, смотри, какое ружье чудное! – подает голос Митяй, показывая на стену. – Приклад какой-то круглый, да вот в сумке еще два – запасные, что ли? О, еще железяки какие-то…

Ну-ка, ну-ка… Да сегодня просто праздник какой-то! Целый День Подарков! Сначала – портфель, теперь – замечательное ружье. Пневматический многозарядный штуцер Жирардони! Тот самый, за который Наполеон приказал стрелков казнить на месте. Иными словами – почти бесшумное оружие, бьющее на сто пятьдесят – двести шагов мягкими свинцовыми пулями калибра тринадцать миллиметров. И самое главное – магазин на двадцать пуль!

Вот это мы точно берем с собой! Даже если он неисправен – отремонтируем. С помощью технических достижений начала двадцатого века. На каждый австрийский штуцер найдется русский Левша. И будет у нас «глухой» ствол. Длинноват, правда, но это – не страшно…

Все замечательно, но надо заниматься делом. Гауптман уже пришел в себя, поэтому фразу дублировать не надо:

– Господа, вы сейчас переоденетесь в свою форму и пойдете с нами. В гостях хорошо, но пора собираться домой.

И уже на русском языке:

– Митяй, Егорка, отвяжите от кресел, потом пусть переоденутся и – во двор. Смотрите внимательно, фокусы всякие могут быть.

Оп-па, а оберст-лейтенант на ногах-то и не стоит. Совсем бедняга изнервничался. Так мы далеко не уйдем. Надо его в чувство привести. Тем более, что лекарство под рукой, то есть на столе. Беру рюмку, наливаю до краев коньяком, протягиваю штабному.

– Выпейте! Это приведет вас в чувство.

Немец смотрит на меня непонимающими глазами, механически выпивает «лекарство», давится кашлем, зато глаза становятся осмысленными.

– Егор, и этого вонючку прихвати…

Да, чуть не забыл! Поворачиваюсь к графу:

– Где оружие и награды штабс-капитана? Быстрее, а то терпение кончится!