Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
– Понял, Рувим.
– Ну, поговорили… Я пошел…
Рувим встал и начал поправлять на себе пальто. Он его на плечи накинул, когда садился.
Я решил, что самое время проявить себя.
– Рувим, я ж тебя купил?
От такого заявления Рувим застрял рукой в рукаве – ни туда, ни сюда. Видно, попал в дырявую подкладку. Я мимовольно поставил минус Нинке.
А сказал такое:
– Ты, Рувим, не стыдись. Между родными ж стыда нету. Да?
Рувим уселся, а запутанную руку не выпростал. Пальто другой половиной сложилось на пол. Я хотел помочь, а не помог. Потому что не всегда ж надо помогать.
– Да, Лазарь. Нету.
– И у меня щас стыда к тебе не будет, Рувим.
– Давай уже, Лазарь!
– Рувим, у меня произошло такое, что мне нужен порошок или что там полагается, чтоб баба скинула младенца.
Рувим засмеялся, как смеялся раньше, давно, когда я начинал рассказывать про свои придумки и представления.
– От паршивец! Ты ж не для Розки спрашиваешь! Ясное дело! Она б тебя, дурня, не послала. Нашкодил?
– Нашкодил.
Я признался, потому что такое у меня правило. Для человека важно уяснить, с какого секрета правильно будет сделать тайну, а какой пустить в жизнь. Правильная тайна человеку всегда отслужит. Это подтверждается всем опытом мира.
Чтоб не рассказывать лишнее – Рувим мне крепко обещал подходящее средство.
На прощание мы, как говорится, руки не жали. Я б пожал, конечно. А нет, так и пускай.
А дальше насущные события заслонили собой все.
21 января 1924 года не стало Владимира Ильича Ленина. Он ушел, хоть такому вождю подобало б жить вечно. Причем Владимир Ильич оставил нас на произвол классовой борьбы, которая, между прочим, не утихала и при нэпе. Имелись и другие нерешенные еще вопросы.
Мы с товарищами узнали страшную новость на следующий день часа в четыре. Конечно, после митинга в цеху, уже в разгар темноты, я кинулся к Розке. Бежал к ней на квартиру, хоть она такое не приветствовала без приглашения. Но мне сильно хотелось узнать от нее новости вплоть до сообщений из столицы. И вообще. Розка ж по роду своей деятельности была причастна к многому.
Я позвонил в звонок. Скоро отозвались шаги Розки.
Она не спросила, кто, открыла – заплаканная, зашморканная. И гадать не надо – сильно переживает.
С порога, не раздевшись, обнял ее за родные плечи.
– Розалия Семеновна, надо держаться! Нам же еще предстоит…
Я стремился обнадежить подругу в трудную минуту.
А она на мое стремление ответила, как хабалка:
– Ой, Лазарь, руки свои убери… Еще лизаться начнешь… Тьфу…
Будем откровенны, Розка перебила мое настроение. Я ж ничем не заслужил. Тем более – “тьфу”.
Моя рука размахнулась. И опустилась она на Розку, на ее розовую круглую щеку с родинкой посередине. Я на эту родинку смотрел бессчетно… Боялся тронуть…
Ля́пас получился, какой и не планировался.
Конечно, Розка была приучена к другому. Но сколько ж можно… И в такой день…
А Розка еще не закрытую дверь открыла на всю широту и говорит по складам:
– По-шел! Под за-бор! Ну! Цу-цик!
Стоит Розка. Одна рука держит дверь, а другая – щеку. Это – чтоб я не забыл, что сделал. А я и не забыл. И опять – с размаху! И опять! Не по щеке с родинкой – шляпкой гвоздичной, а по шее, по грудям…
Что греха таить. Такой у меня получился нахлын…
Розка не упала и не закричала. А закрыла дверь, причем тихо. Ровно пошла в комнату. Села там на стул. И вроде ждет, пока я зайду.
Я и зашел.
Розка сидела прямо, говорила и смотрела не на меня, а на писателя Толстого, в его бороду.
Я пожалел, что раньше не рассказал Розке про похожесть этой самой бороды на бороду моего деда. Может, тогда б она не смотрела туда, постеснялась. А смотрела бы Розка, наоборот, на меня. И я б своими глазами честно отвечал ей на все. Отвечал именно глазами, потому что кто ж осмелится Розке в такую минуту отвечать словами…
А Розка говорила и говорила. И ее голос возвышался до самого высоченного потолка.
Получалось так, что Розка моему деду объясняла следующее.
Розке как матери никто не нужен, тем более я – голота и вшивота малолетняя, переросток без разума и мозгов, причем еще и без стыда и совести, а только с одним этим самым.
Розка не как те, которые, а на своих ногах держится крепко и будет строить свою жизнь дальше.
Я уже совсем скоро приползу к Розке на своих дырявых коленях просить и умолять принять обратно, но туда, куда буду проситься, дорога закроется навсегда. Потому что ж есть еще настоящие люди, мужчины, которые готовы дать Розке все, что она попросит, и еще с верхом.
Если же хоть кто или хоть какой-нибудь Розке начнет поперечить, так она на подобного дурня найдет управу вплоть до закона.
Тут у меня аж глаза заболели от невысказанного мной Розке. Край захотелось словами спросить про то, кто ж это Розке в моем лице когда перечил? Причем сегодняшнее – не в счет. Потому что не всякий день выдается человеку подобное волнение.
А не спросил я Розку. Как ее спросишь? У Розки глаза горят, брови играют, руки туда-сюда прыгают, пуговички перламутровые рубашечные на грудях разошлись, сейчас все наружу покажут.
Не Розка. Страх! Страх!
Я ей говорю:
– Розалия Семеновна, вы успокойтесь! Я ж ничего!..
Она как на горячей печке, голосом берет:
– Ой, не могу! Ой, он же ж ничего! Руки на меня распускать – это ему ничего! Сиди уже и молчи! Ты у меня не для того, чтоб чего! У тебя в твоей голове одни придумки! Ты ж только придумки и понимаешь!
На этом я не усидел. Вскочил, руки к Розке тяну, а язык закляк.
А Розка без передыху:
– Как вы мне все уже упеклись! Я на вас на всех свою жизнь потратила! А вы мне на шею сели и свои ноги поганые свесили! И давите меня, и давите! Да сколько ж можно! Сколько ж можно! Ой!
А потом как закричит:
– Ой-ой-о-о-ой! – Уже совсем на другой голос – с самого своего бабского нутра.
Вскочила, юбку задирает, смотрит под живот. А там же не сильно рассмотришь в таком положении, тем более самостоятельно.
Опрокинулась на кровать, ноги расставила:
– Шо там? Иди смотри! О-о-ой!
Скажу так. Ничего там хорошего совсем не было. А была кровь и непонятное. Вроде начинки для кровянки.
Я так честно про увиденное и сказал.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
