– Да, спасибо. Дмитрий Иванович… Вы Казарова хорошо знаете?
Дмитрий Иванович напрягся, опустил глаза и стал взвешивать каждое слово.
– За несколько месяцев разве можно кого-нибудь хорошо узнать?
– Простите. Но он вроде как на авансцене?
– Да. Подходящее слово.
Сашу остудила очевидная двусмысленность этой реплики. Сколько слов он произнёс? И какое из них сочтено подходящим – «авансцена» или «вроде»? Казаров ещё вчера распоряжался его жизнью, и неудивительно, что о нём тянет узнать хоть что-то больше того, что говорят собственные глаза, а они – «берегись! беги!» – похоже, не лгут.
– Куда-то они запропали.
– Не беспокойтесь, не пропадут. А вы как угодили в эту компанию?
«Скорее меня угораздило».
– С хутора в город возвращался. Немножко не доехал.
– Хутор? Там, где коммуна? Как они поживают?
– Спасибо, хорошо. Их недавно пытались сжечь.
Доктор покачал головой и сделал такое движение, будто собирался развести руками, но сам себя одёрнул.
– Старая гвардия.
– То есть не горит?
– Не сгорает.
Пока Саша осознавал, что вовсе не хочет стоически шутить за счёт людей, с которыми несколько дней делил кров и пищу… пока он медленно так собирался возвысить голос и заявить позицию… вернулись полковник Татев и Расправа – хмурые и с новыми следами комьев грязи на одежде. (Полковник постучал в окно палкой, доктор высунулся, поглядел и велел идти на задворки. Саша выскочил первым.)
– А где машина?
– Нет больше машины.
– Опять конфисковали?
– Вроде того.
– Комендатуру здесь надо открыть, – хладнокровно сказал доктор. Он успел снять халат, надеть пуховик и сапоги, закурить папироску. – Солдат на постой – тоже неплохо.
– Дмитрий Иванович!
– Да тьфу, – ответил Дмитрий Иванович. – Я предупредил. Ну, как погляжу, врачебная помощь не требуется. Вон, видать лесочек? Сквозь него пройдёте и, через поля, в Любочкино. Там какая-никакая власть.
– Через поля? – переспросил полковник. – Лучше я позвоню такси вызову.
– Сюда? Из города?
– Или, может, в деревне у кого машина есть?
– Разве у дачников? – задумчиво сказал доктор Старцев. – Так нет дачников, ещё летом бежали, всё бросили. У отца Николая? Сидит отец Николай под лавкой и трепещет, как бы во что не впутаться… Думает, если не впутываться – то и пронесёт. Лошадок нанять у Парамонова? А Парамонов, часом, не среди тех ли, кто дрекольем машет?
Полковнику Татеву меж тем пришлось оставить попытки куда– нибудь дозвониться.
– Где связь? – сказал он. – Была же связь полчаса назад.
– Да, – сказал доктор, – верно подмечено. Полчаса назад была, а сейчас ой – и нет. На горочку, видимо, нужно подняться, к церкви. Руку отставишь подальше, сам отклячишься… поговоришь. Молодцы, ребятки. Какую славную вещь придумали.
– Да не то чтобы мы её придумали, – хмуро говорит Расправа.
– А тогда – тем более.
– Так что случилось? – спросил Саша, когда они зашагали в сторону лесочка. – Где Казаров?
– Вот о ком ты беспокоишься.
– Ну вы-то видно, что целы.
– А невидимые повреждения души?
«Уймись, клоун».
– Да, и что там тебе повредили?
– …Не получилось смычки честных ребят из разных исторических формаций.
– Города и села.
– А?
– Смычка города и села, так говорить нужно. Хотя лично я считаю, что слово «смычка» какое-то не такое. Не лучшее в языке. Неблагозвучное.
– …
– …
– А доктор, по-моему, рассердился.
– Нет, он не рассердился. Он нас спровадил. Ещё придут, разнесут ему больничку.
– Да кто? Кто придёт-то?
– Савраска придёт, – говорит Расправа. – Поглядеть, какие мы тут сивки-бурки.
Всё сделали хорошо, с заботой о людях: пособия, льготные кредиты, полное освобождение от налогов на три года, – но ни правительство, ни президентская администрация, ни сам президент РФ не учли, что с коровой Антипа случится такое несчастье: то ли опоили, то ли сглазили.
Корова Антипа, конечно, не нос Клеопатры. (Не эта корова, так другая, не корова, так куры, не Антип, так Иван.) Однако пятнистый и довольно упитанный по осени коровий зад заслонил собой всё: небо и историю.
Случись что с самим Антипом – так ерунда; Антип, в конце концов, сам у себя не купленный; подлатать, ремешком подпоясать – и хоть паши, хоть пляши… слова бы никому не сказал. Но что же это будет, товарищи раскулаченные, если наших коров начнут опаивать? Давно ли сняли цепи, теперь наденем кандалы? В той жизни кончили реквизицией иконы, жены и коровы советскими комиссарами, а эта начинается с городских мироедов на всё том же крестьянском горбу? Ну, положим, крестьянский горб на то и предназначен, земля родит и на трудящего, и на крадущего, но корову-то сюда каким боком? коров поганить зачем?
Василий Иванович приехал в разгар истерики и быстро сориентировался. (Вот он только что был, и вот его уже нет.) Казаров растворился в толпе. Полковник Татев и Расправа деликатно протолкались к своей машине и обнаружили, что какой-то парень при растущей группе поддержки пинает их джип, пинает и твердит: «Ах, ёб вашу мать, крокодилы! за ногу бы да в канаву!»
Сказано – сделано. (И орудия попрочнее ног тотчас появились. «И нет чтобы растащить на полезные в хозяйстве части, – говорил потом полковник Татев. – Хоть бы колёса сняли, пассионарные дебилы».)
Пока доцент Энгельгардт осмысляет эту историю, свет начинает меркнуть, а совет пройти сквозь лесочек – казаться издевательским. Негустой лесок, но тяжёлый какой-то, неприятный – хорошо в нём, может быть, бродить с ружьём и собакой, задумчиво, в философском настроении и в лицо зная каждый пень… ну или заскочить пописать, но так, чтобы в пяти метрах дорога и ждущий автомобиль… а вот они идут уже главным образом для того, чтобы не останавливаться, и полковник Татев перестаёт напевать, а Саша нехорошим словом вспоминает хитрого доктора.
– Мне вмазаться надо, пока что-то видно, – говорит полковник. – Нога барахлит.
На условной опушке полковник устраивается на бревне. (Саша держит пальто полковника, свитер полковника и старается не смотреть, как тот возится с аптечкой, а Расправа курит и окурок тщательно гасит и убирает в пустую сигаретную пачку.
– Ты идти-то сможешь?
– Я всё смогу, – говорит полковник Татев, переводя дыхание. – Когда боль отпускает – это лучше оргазма.
Потом они пошли дальше.
