— Я уверен, что ты никогда не была обузой для семьи, Джейн, — ответил он. — И жизнь свою ты бы, в конце концов, устроила. Твоя сестра Сара действительно простовата, а посмотри — она замужем, и у нее двое детей, которые ее обожают. Они ее любят, а это в жизни — главное.
— Тебе легко говорить, — возразила Джейн, — ты родился в богатой и знатной семье, у тебя не было необходимости работать. Ты купался в роскоши.
— Ты полагаешь, моя жизнь была такой уж простой? Тебя баловал любящий отец и твои замечательные братья и сестры, а я вырос в этом мавзолее под названием Уэстфилд-Парк. Сначала меня воспитывали гувернеры, а потом определяли в разные частные школы, где мне приходилось защищаться от старших ребят. Кормили нас плохо, и мы частенько голодали, но у меня не было денег, чтобы купить поесть. Граф считает, что детей нельзя баловать. Ирония стала для меня средством защиты, а моя знаменитая беспечность помогала мне выжить.
Джейн смотрела на него широко открытыми от удивления глазами, а он уже не мог остановиться.
— Это не нравилось моим родителям, которые хотели, чтобы я был таким же чопорным и сухим, как они. В то время как ты раздумывала, какого цвета розы посадить вдоль южной стены, я нес на своих плечах тяжелую ношу своего графского титула, ожиданий родственников и высшего света и, не имея к тому средств, пытался соблюдать приличия.
Он тряхнул головой и засмеялся, но смех был печальным.
— Я испытывал постоянный голод: мне не хватало еды, вина, дорогой одежды, смеха, привязанностей. Одно мне удавалось выклянчить, в другом мне помогали друзья, такие же непутевые, как я сам. Но сейчас мне этого недостаточно. Мне нужна любовь, Джейн, любовь. Ты можешь ее мне дать?
Рейли сел и, стараясь выглядеть беззаботным, облокотился на колени. Он только что обнажил перед Джейн свою душу. Он уверял себя, что готов потратить много времени на то, чтобы завоевать Джейн и обратить ее в свою веру. А теперь выдвигает ультиматум, который она не готова — или не сможет — принять.
Зачем только он это сделал? Надо взять обратно свои слова, сказать, что будет довольствоваться теми крохами, которые она ему даст, но Джейн уже обернулась.
— Я… Я хочу испытать все, чему ты захочешь меня научить. Это так прекрасно и ново, но это пугает меня. Я тебе доверяю, хотя мне иногда трудно поверить в то, что виконт Рейли, самое прекрасное, самое совершенное существо на свете, человек, которого я всегда обожала, может полюбить меня. — Помолчав, она продолжала: — Я не могу не думать о том, что ты проделывал все это с другими женщинами. Ты действительно любишь меня, только меня, или сможешь испытывать то же самое к другой женщине?
Рейли не знал, радоваться ли ему или возмущаться.
— Послушай меня. — Взяв за руку, он взглянул на нее. — Не знаю, как случилось, что мы оказались вместе, и почему. Может, это судьба распорядилась, чтобы мы оказались в одной постели в Кастерли. Но я твердо знаю, что всю жизнь мечтал о настоящей любви. Я завидовал друзьям, когда такое случалось с ними, а теперь это чувство пришло ко мне. Уверяю тебя, что я никогда ничего подобного не испытывал. Ты единственная, кого я когда-либо любил, и не знаю, как тебя в этом убедить. Разве что доказывать тебе это каждый день и каждую ночь.
Он увидел, как ее загадочные зеленые глаза заблестели от слез, и у него камень свалился с души.
— Иди ко мне, — тихо сказал он. — Я начну доказывать прямо сейчас.
Он увлек ее на одеяло рядом с собой и, отбросив в сторону шляпу, стал поцелуями осушать ее слезы.
— Эти слезы такие восхитительные, но я хочу, чтобы ты никогда не плакала.
Его поцелуи становились все более пылкими, и Джейн отвечала ему с не меньшим жаром. Но когда он попытался расстегнуть платье, Джейн запаниковала.
— Не здесь!
— Почему? — прошептал он, обнажив одно плечо.
— Кто-нибудь увидит.
— Кто? — Кругом, до самого подножья гор, была высокая трава.
— Кто-нибудь… из дома.
Но Рейли лишь улыбнулся: Крейвен-Холл был далеко и окружен деревьями.
— Они нас не могут увидеть, — уверил ее Рейли, все ниже стягивая платье, из-под которого показалось кружевное белье, очевидно подаренное его матерью. Уткнувшись в ложбинку между грудями, Рейли вдохнул аромат свежего белья, полевых цветов и… Джейн. Никакие духи не могли сравниться с этим ароматом!
Он нащупал ртом сосок, и Джейн пискнула от неожиданности. Как он любил этот писк, означавший одновременно и протест, и поощрение. Он уже снял камзол и стал расстегивать жилет, когда неожиданно отскочила пуговица.
— Ну и задаст же мне Антуан, — прошептал он на ухо Джейн, которая уже стягивала с него рубашку. Он чуть не задохнулся, развязывая галстук и проклиная Неповторимый узел, которым когда-то так гордился.
К тому времени, как он разделся, Джейн уже лежала на спине и ненасытным взглядом смотрела на его обнаженную грудь. Потом медленно провела по ней ладонями, и Рейли удивился, какой восторг может вызвать такое простое движение. А когда она, приподняв голову, стала осыпать его грудь поцелуями, он вздрогнул и напрягся.
— Господи, Джейн! Еще, еще!
Скользнув руками вниз, он стал гладить ее ноги выше чулок, а потом сам спустился ниже и стал целовать бедра, приговаривая:
— Прелесть! Не оторваться!
Джейн снова начала пищать и хихикать, а Рейли уже добрался до восхитительного бугорка мягких завитушек.
— Рейли! — вскрикнула Джейн.
Не обращая внимания на ее протестующие крики, он прижался губами к ее пульсирующей плоти. Он водил языком по мягким складкам, а она выгибала спину и всхлипывала от наслаждения.
Уже не пищит, с удовлетворением подумал Рейли. Подложив под нее руки, он приподнял ее, продолжая ласкать, пока она не достигла вершины экстаза.
Глава семнадцатая
Рейли, в отличие от Джейн, не был в таком уж восхищении от пустоши, но лежать рядом с женой он мог бы здесь всегда. Во всяком случае, до тех пор, пока его тело не придет в норму.
В памяти вдруг всплыли долгие дни, которые он проводил в постели с другими женщинами, хотя сейчас он не смог бы даже вспомнить их лица. С Джейн все по-другому. Когда они занимались любовью, это была не просто забавная игра, а полное слияние. Он отдавался Джейн весь, целиком и с такой страстью, которой в себе даже не подозревал. И после акта любви он всегда был опустошен, но даже эта усталость доставляла ему радость.
Однако его неутомимая жена не собиралась проводить весь день в дреме. После короткого сна она наверняка будет готова вскочить и заняться каким-нибудь делом, и никакие его возражения не остановят ее.
— Дэв!
— Хм? — усмехнулся он, рисуя пальцем на спине жены воображаемые узоры.
— Прекрати! У меня мурашки бегут!
