Ей было так хорошо, так сладостно, как бывает лишь иногда, очень редко, почти никогда. Такие дни не повторяются вновь, даже если люди остаются вместе навсегда.
Потом они плотно завернулись в большие махровые полотенца и отправились обследовать квартиру. Комнат было четыре. Высокие потолки, величавые окна, просторные помещения. Игорь коротенько рассказывал ей историю своей семьи.
– Когда-то эта квартира была коммунальной.
– А ты уже был, родился, жил здесь? – Инге всё было интересно знать о нём.
– Да, я был маленький, и мы с соседскими детьми катались по этой прихожей на трёхколёсных велосипедах, – вспоминал Игорь.
– Места много, есть, где разгуляться!
– Нам, детям, было очень весело! А потом соседи получили отдельную жилплощадь, а эту оставили моему отцу. Он к тому времени стал большим начальником в строительном тресте. Коммунальное содружество кануло в прошлое. Но наши семьи поддерживают добрые отношения, особенно родители.
– А кто же теперь здесь живёт?
– Я один живу.
– А где твои родители? – удивилась Инга.
– Они перебрались в квартиру бабушки. Она двухкомнатная. А эти хоромы оставили мне – на вырост! – усмехнулся Игорь. – Так сказала мама. Но мне одному эту жилплощадь некогда осваивать. Я обретаюсь в двух комнатах. А две другие простаивают.
– Там нет привидений? – пошутила Инга.
– Пойдём, поглядим. Может, уже завелись.
В нежилых комнатах пахло тёплой пылью и тайнами прошлых лет. Мебели стояло мало, и она вся была старомодная, как из кинофильмов прошлых лет. На стенах висели чёрно-белые фотоснимки в резных деревянных рамочках. Какие-то красавицы в газовых накидках, в платьях колоколом, а с ними кавалеры в мешковатых брюках и дети в штанишках с помочами.
– И выбрасывать жалко, и держать всё это старьё бессмысленно, – смущённо сказал Игорь. – Руки не доходят, чтобы разобрать эти шкафы, оставить самое ценное, а остальное просто выкинуть.
– А если мебель отреставрировать, подновить? – предположила Инга. – Это же здорово, как ретро-музей!
– Возможно, ты права. Но этим делом надо основательно заниматься. А мне всё некогда.
– Фотографии удивительные, рамки кружевные просто! – восхищалась Инга.
– А, это отец мастерил! Он занимался резьбой по дереву, выжиганием, выпиливанием. Так, для души, баловался, нервы после работы успокаивал. Ну, и я рядом с ним крутился, когда школьником был, – пояснил Игорь. – Отец делал рамки и вставлял старые фотографии. Чего тут только нет! Мои детские книги, мамины модные журналы, подшивки «Огонька». На мой взгляд, самая полезная здесь вещь – это проигрыватель. Я иногда прихожу посидеть, послушать виниловые диски. В этих шкафах хранятся пластинки времен молодости моих родителей. А, может, и даже более ранние, бабушкины. Они под них танцевали, представь! Говорят, такие пластинки опять в моде у меломанов. А самое ценное из всей посуды – агитационный фарфор. Такие забавные тарелки с серпами, звёздами и молотками. Производство Дулевского завода, двадцатые годы прошлого уже века. Им уже скоро в обед сто лет! Подожду ещё годиков пятнадцать и выставлю на аукцион. Так что я счастливый владелец раритетов, как видишь! Одним словом, здесь моё потаенное убежище души, моя холостяцкая нора. Я сюда не всех пускаю.
– Здорово! – оценила Инга. – Спасибо за доверие. Просто замок Синей Бороды!
– Пожалуйста, – скромно ответил Игорь.
– А кто тебе помогает вести хозяйство? – осторожно спросила Инга.
– Мама. Она часто ко мне приходит. Да я и сам много, что умею! А потом у меня есть фирма, а в фирме имеются отделочники, специалисты.
– Но сапожник, я вижу, живёт без сапог! – подтрунила Инга. – Интерьером здесь занимались мало.
– Как водится! – простодушно согласился Игорь. – Ты, пожалуй, ожидала увидеть модерновую квартиру… Всё сверкает, стиль хай-тек. А я оказался хранителем семейных реликвий, чудаковатым старьёвщиком. Я, конечно, кое-что тут модернизировал, но как-то пока бессистемно. В квартире так и осталась смесь эпох, неразбериха, ералаш.
– Зато безумно интересно! – утешила его Инга.
– Слушай, я рубашку свою зашвырнул, не глядя! – воскликнул Игорь, поднимая с пола сорочку. – Боже, во что она превратилась! Я, похоже, на ней ещё и потоптался, как возбуждённый слон. Ужас! Её разве что мать только сможет теперь отстирать. Ты-то как-то своё платье на стульчик метнула! А я не разбирал, что и куда падало! Рубашка хорошая. Я её в Италии покупал. Ладно, завтра мать придёт, поможет.
– Мы и сами можем постирать, – укоризненно сказала Инга. – Давай её сюда.
– Ты будешь стирать? Ну, мне как-то неудобно.
– Ну, знаешь! Я сама не терплю такой бедлам! Собирай вещи, неси в ванну. Давай мне стиральный порошок. Нет, погоди. Я сама погляжу, какие у тебя там порошки. Для тонких, деликатных вещей надо специальные моющие средства, – деловито заявила Инга.
Инга никогда не стирала мужских рубашек. В доме Мигеля эту работу выполняла прислуга, а Бачурин никому не доверял стирку своих вещей. Инга налила в таз тёплой воды, насыпала порошок, вспенила его немного и приступила к делу. Она совершала простые, самые обычные движения, но при этом испытывала небывалое удовольствие от прачечного процесса. Свежие пятна грязи счастливо растворились, и итальянская рубашка приобрела сияющий, свежий вид. Оставалось аккуратно её расправить и повесить. Инга простирнула и своё лёгкое платье, потом пристроила его рядом с сорочкой Игоря на бельевых верёвках. Вещи двух влюблённых трогательно свисали над ванной – хоть картину пиши.
Игорь ждал её на кухне. Он заварил чай и накрывал на стол. Инга присела на узкий диванчик и осмотрелась. Кухня была просторная и эклектичная, как и вся квартира. На стенах висели самодельные разделочные доски с выжженными рисунками. Сюжеты были самые различные – матрёшки, лошадки, зверушки.
– Не ты расписывал красками? – спросила Инга, указывая на доски.
– Конечно я! Нравится моё баловство?
– Очень. Так мило!
– Здесь когда-то всего было по паре, – усмехнулся Игорь. – Два стола, два буфета, два холодильника, два набора посуды. А плита всегда была одна. И хозяйки не ссорились. А по праздникам столы сдвигались. Все рассаживались и начинали пировать. Шумно было, весело. Иногда мне кажется, что я слышу голоса нас всех, прежних. Всё не могу привыкнуть, что я один в квартире хозяйничаю. Люди уходят, но остаются частички душ. Энергетика. И вещи молчаливы, но памятливы. А вещей здесь навалом, как видишь.
Инга слушала Игоря и воображала себе картины прошлого. Она никогда не бывала в таких домах с традициями, с историей.
За окном сгущались сумерки. Очертания предметов теряли чёткость. Уже не день, но ещё и не ночь. Хрупкое равновесие тьмы и света. День завершался именно так, как и у многих-многих людей, окна которых светились по вечерам. У них тоже горел свет, и в большой квартире Ветровых витало маленькое счастье. Оно немножко пьянило, будоражило и кружило головы.
