Я подамся от бумажных запутанных вороховВ государство переулков, проспектов и двориков.Все, что я растерял, отыщу в мельтешении радужном.Где витой канделябр и бетонные глыбины – рядышком.Где гитары щекочут невест, где тепло от варений малиновых.Где колясок на каждый подъезд десять – детских и две – инвалидных.Там, где будничны тополя перед спящими школами.Там, где булькают, как вскипевшие чайники, голуби.Выхожу не хвалить, не командовать уличной вьюгою.Просто так улыбаться и плыть по Арбату седеющим юнгою.
Софья не замечала, как текут по щекам слезы. Она жадно читала стихотворение за стихотворением, захлебываясь невероятными коктейлем тоски и страсти, и бившаяся в строчках энергия пульсировала в такт ее сердцу.
За время общения с Немовым она узнала больше, чем за все свои непродолжительные романы с солидными серьезными мужчинами. Все они хотели от нее ласки и покорности, обменивали дорогие подарки на ее молодое тело…
Софья оторвалась от монитора, переведя взгляд на окно: к ночи повалил снег, крупный и невесомый, как лебяжий пух.
Никакие сложные времена они с Гивой не переживают. Она просто его не любит. И никогда не любила. Раньше ее это устраивало. А теперь нет.
Глава 19
– Таким образом, выкуп акций с привлечением долгового финансирования и связанное с этим повышение доходности инвестиций…
Сигнал о новом электронном сообщении пришел в тот момент, когда докладчик заканчивал выступление. Андрей поднял глаза – члены совета выжидающе глядели на него.
– У вас есть мнение по высказанной теме? Предложенная программа касается и вашего департамента, – милостиво уточнил начальник, пожилой мужчина с обрюзгшим лицом и горящим взглядом. Андрея всегда поражал юношеский энтузиазм босса.
– Рациональное зерно в озвученной концепции, несомненно, есть, однако для более однозначной характеристики необходимо изучить ее детальнее, – пропел он припасенную на все случаи отмазку.
До конца совещания Немов сидел как на иголках. А потом долго курил в своем кабинете, выпуская струю дыма в приоткрытое окно. Наконец затушил сигарету, сел за стол и открыл почту.
Десять фотографий. Десять кандидатов на смерть от его руки. Каждое фото сопровождалось краткой информационной справкой. Он вчитывался в каждое слово, пытаясь уловить, когда же екнет его сердце.
Список представлял собой перечень уголовников из Чикагской тюрьмы, осужденных на пожизненный срок.
Робин Уилсон, 29 лет. Изнасилование и убийство, незаконные производство и сбыт наркотических средств.
Джефри Лоу, 30 лет. Грабежи, двойное убийство с особой жестокостью.
Адам Косман, 34 года. Убийство при отягчающих обстоятельствах.
Винсент Лесли, 28 лет. Торговля оружием, грабежи. Расстрелял четверых прохожих.
Одна фотография привлекла внимание. Андрей увеличил масштаб: лицо молодого мужчины выделялось на фоне остальных. Его можно было назвать привлекательным, но вовсе не это приковывало взор. Девять лиц – озлобленных, обиженных, отталкивающих. На такие лица если и посмотришь, то сразу захочешь отвернуться – они источали почти осязаемую ненависть, желание смерти любому, кто попадал в их поле зрения. Эти лица хотелось пролистнуть и забыть. Кроме одного.
Чем дольше Андрей вглядывался в выразительные темные глаза, в скорбную складку на переносице и упрямо сомкнутые губы, тем отчетливее понимал, что именно так выглядел бы он сам, отними у него деньги, карьеру и надежду на будущее. От парня на фотографии исходила бешеная, дерзкая энергетика, какую редко встретишь в человеке. И вместе с этим в его напряженных плечах, в том, с какой обреченностью он смотрел в камеру, читалось запредельное, с трудом подавляемое страдание.
«Томас Крайтон, 27 лет. Обвиняется в вооруженном ограблении и убийстве».
Он вновь и вновь вчитывался в скудные строчки, ощущая какое-то несоответствие. Что здесь не так?
Андрей подошел к окну и посмотрел вниз, на засыпанную сугробами улицу – начавшийся ночью снегопад закончился лишь к утру, успев парализовать половину города.
«Томас Крайтон, двадцать семь лет, – проговорил он вслух. – Обвиняется в вооруженном ограблении и убийстве». И вдруг понял.
У всех остальных кандидатов стояла приписка «осуждены на пожизненное заключение». А у этого – «обвиняется». Он еще находится под следствием! Томасу Крайтону еще не вынесен приговор! Но тогда почему он попал в присланный список, где наблюдалась определенная тенденция отбора? Ошибка? Или твердая уверенность в строгом приговоре? А что, если он не виновен?
Резкая боль пронзила голову – как будто кто-то со всего маху вонзил в череп тесак и с садистской медлительностью проворачивал, погружая лезвие глубже. В глазах потемнело, Андрей со стоном потер виски, словно это могло уменьшить муку. Да что происходит? Откуда этот припадок? Трясущимися пальцами он открыл ящик стола, достал аспирин, растворил шипучую таблетку в воде и судорожно выпил, стуча зубами о край стакана.
Он замер, закрыв глаза, и какое-то время сидел, боясь пошевелиться. Острая боль понемногу стихала, оставляя после себя тянущую, монотонную тяжесть. Наконец он смог сделать полноценный вдох, который не отозвался пронзительной резью в затылке. Андрей задышал глубже, постепенно успокаиваясь. Руки уже не дрожали, и перед глазами не плясали темные пятна. Он снова налил воды и выпил спокойнее.
Много лет назад, когда юный Андрюша впервые осознал свое желание, в его воображении почти мгновенно возник идеальный сценарий. В этом сценарии его жертва представала не исчадием ада, заслуживающим наказания, а самым простым человеком – со своими слабостями и достоинствами. Немов не хотел выступать в роли палача, обрушивая заслуженную кару на голову негодяя. Нет. Это бы перечеркнуло главную идею, весь смысл. Андрей жаждал чистого эксперимента, лишавшего его даже мельчайшего шанса на самооправдание. Он не собирался упрощать себе задачу, прикрываясь благородной целью и подбрасывая для совести удобную причину. Он хотел лишить кого-то жизни, следуя эгоистическому позыву – и только.
