Выйдя из дома, я обнаружил, что город разрушен намного больше, чем я предполагал. От его прекрасных зданий не осталось ничего, кроме пепла и каменных обломков. Проходя по улицам города, мы увидели все признаки разорения, которые появляются во время ведения военных действия: обугленные тела пострадавших в битве, заблудившиеся дети, зовущие своих матерей, матери, в отчаянии ищущие своих детей. Голод, страх, болезни и смерть объединились воедино, поражая своим ужасом.
Пребывая в шоке от увиденного, я решил направиться прямо ко дворцу в надежде найти Сиддхартху. За время пути мы ни разу не встретили захватчиков, и я начал думать, что они покинули опустошенный город, но затем увидел стены дворца и множество вооруженных мужчин, окружавших здание. Я сразу же понял, что это армия Ашоки, потому что их форма отличалась от той, что носили царские охранники.
Понемногу я приближался к солдатам, а брат шел сзади, держась за мою рубашку. Я был уверен, что, будучи детьми, мы не будем подвергнуты преследованию, и надеялся, что наш статус неприкасаемых позволит рассчитывать на милостыню. Подойдя ближе к дворцу, я заметил высокого мужчину, стоявшего напротив ворот, ведущих в сад. Он был одет в богатые одежды из золотой парчи.
«Наверно, это Ашока, – прошептал я брату. – Я уверен, что он решил завладеть царским дворцом. Возможно, именно поэтому он и не уничтожил его».
«Ты думаешь, Сиддхартха еще жив?» – спросил меня Парсис.
«Не знаю, но я в этом сильно сомневаюсь, – ответил я с грустью. – Не думаю, что Ашока пощадил кого-нибудь из обитателей дворца».
«Вероятно, он очень могущественный, – сказал Парсис. – Я никогда прежде не видел такой одежды. Чандра, как ты думаешь, он даст нам милостыню, если мы подойдем к нему?»
Я покачал головой, помня, что неприкасаемые не могут приближаться к представителям высшей касты браминов под страхом смертной казни. Но Парсис ничего не знал о кастах и о том, что мы принадлежали к низшей социальной группе в Индии.
«Я попрошу у него милостыню, – сказал он неожиданно. – Я уверен, что он не откажет мне».
И прежде чем я попытался остановить его, он отпустил мою рубашку и побежал к группе солдат, окружавших Ашоку.
«Нет, Парсис, подожди», – закричал я в ужасе, зная, что ожидает моего брата, если он окажется слишком близко к императору. Но Парсис не обратил внимания на мой крик и продолжил бежать к Ашоке. В отчаянии я побежал за ним, но, прежде чем я догнал его, случилось самое страшное.
Мой брат, не зная о том гневе, который он мог навлечь на себя, приблизился к великому захватчику и, протянув свою ручонку, схватил его за край одежды и поднес его к губам. В этот момент я подбежал к нему. Все, что случилось позже, происходило будто во сне. Император повернулся, чтобы посмотреть на нас. Его лицо сначала побледнело, а затем потемнело от гнева. Солдаты, окружавшие его, не смогли задержать моего брата, чей поступок застал их всех врасплох. Теперь они обнажили свои мечи, но не решались воспользоваться ими. Испытывая ужас и отвращение от того, что неприкасаемый поцеловал одежду императора, они отступили назад и ждали реакции Ашоки.
Глаза Ашоки налились яростью.
«Скотина! – взревел он, вынимая блестящую саблю из золотых ножен, висевших у него на боку. – Как смеешь ты прикасаться ко мне своими грязными руками! Из-за тебя я теперь столь же испорчен, как и ты, и должен пройти обряд очищения перед тем, как смогу прикоснуться к представителям своей касты. Готовься к смерти!»
Но до того, как сабля опустилась на голову моего брата, я выступил вперед и заслонил его.
«Пощадите, Ваше Величество! – воскликнул я в отчаянии. – Мой брат не виноват. Это я прикоснулся к Вашему Величеству, а не он».
Ашока взглянул на меня, держа саблю в руке.
«Так ты признаешь, что ты сделал, – прорычал он. – Как ты осмелился поступить подобным образом, зная, что я принадлежу к касте браминов?»
«Потому что я голоден, – заплакал я. – Я надеялся попросить у вас милостыню. И забыл о вашей принадлежности к другой касте».
«Я позабочусь о том, чтобы ты никогда не забыл больше об этом, – закричал Ашока. – Вытяни свои руки».
Дрожа от страха, я вытянул руки вперед.
Сабля, подобно серебряному полумесяцу, опустилась на мои руки, и поток крови хлынул оттуда, где минуту назад были мои кисти. В полузабытьи я услышал крик своего брата.
«Это был я, мой господин, это был я! – кричал Парсис, а его тело сотрясалось от рыданий. – Это сделал не мой брат, а я. Отрубите и мне руки тоже!» – И он протягивал свои маленькие ручонки к сабле императора.
Ашока посмотрел на нас, и его лицо побледнело.
«Это правда, что не ты прикоснулся ко мне?» – спросил он меня.
Я упал на колени к его ногам, не чувствуя своих рук ниже локтей. Мне было не больно, но потеря крови и недоедание затуманивали мой взгляд и мой разум.
«Нет, Ваше Величество, это был не я, – сказал я едва слышно. – Но мой брат не виновен. Никто и никогда не рассказывал ему о существовании каст. Он знает только об учении Будды, согласно которому все люди равны. Вот почему он осмелился прикоснуться к вам. Для него мы все братья, и он уверен, что сострадание живет в сердце каждого человека. Простите его, господин, будьте милосердны».
Сквозь сгущающийся вокруг меня туман я слышал, как император закричал своим солдатам:
«Быстро, кто-нибудь, остановите ему кровотечение. И приведите сюда врача».
Но никто не пошевелился, чтобы выполнить его приказ. Я все еще был неприкасаемым, и ни один представитель другой касты не желал приблизиться ко мне, не говоря уже о том, чтобы спасти мою жизнь.
Ашока повернулся к моему брату.
«Ты! Дай мне руку!» Своей саблей, все еще испачканной в моей крови, он отрезал куски от своего льняного платья и с помощью Парсиса туго обвязал их вокруг моих окровавленных культей. Перевязав мои раны, на глазах у своих изумленных солдат, он встал на колени у моего тела и взял мою голову в свои руки.
«Прости меня, – сказал он дрожащим голосом. – Прости меня. Ты всего лишь ребенок, но ты хорошо усвоил урок Будды о бескорыстном самопожертвовании».
«Это ты должен простить меня, – ответил я. – В другой жизни я причинил тебе большой вред и забрал твою жизнь. Теперь, когда я нахожусь на пороге вечности, я все вспомнил. Не огорчайся из-за случившегося. Мы оба должны были исполнить свою карму. Только пообещай, что позаботишься о моей матери, братьях и сестрах».
«Я обещаю, – сказал Ашока. – Умри с миром».
Это были последние слова, которые я услышал в своем втором воплощении на Земле.
Глава 8
Вердигрис
Как и предсказывали мои проводники, жизнь в теле Чандры стала самым мучительным, но в то же время самым полезным из моих воплощений. Моя духовная чистота позволила вспомнить предыдущие жизни в то время, когда я еще находился в физическом теле. Лежа посреди развалин Калинги на коленях у Ашоки, я чувствовал, как жизнь покидает тело вместе с кровью, которая подобно реке струилась из моих искалеченных рук. И в эту минуту все предыдущие жизни прошли перед моим взглядом, осветив сознание божественным светом. Я отчетливо вспомнил воплощение в теле Александра Македонского и преступления, приведшие меня к ужасной жизни в образе Чандры. В те последние минуты я понял, что Ашока в той, прежней жизни был генералом Парменионом, которого я приказал уничтожить. Брат Персис, ради которого я пожертвовал жизнью, был моим дорогим другом Клитом, которого я убил во время пьяной ссоры.
