Конюхов отрицательно покачал головой и еще больше насупился.
— А я уже, признаться, притомился. Закурю, пожалуй. — Амельченко вытащил из кармана слишком форсистых для его возраста, по мнению Конюхова, штанов измятую пачку сигарет. — Тебе не предлагаю, знаю, что бережешь здоровье, а мне уже беречь нечего! — Он с удовольствием затянулся и продолжил: — Так вот, под этого Рудницкого Измайлов, видно, и копал. Думаю, надеялся, что удастся признать их брак с Андриевской недействительным, ну и так далее… Масла в огонь подлила история с вдовушкой, внезапно повредившейся умом и попавшей в психушку. Да, самое главное, насчет ее имеется сенсационная новость: по слухам, она оттуда сбежала, не далее как сегодня утром… Как тебе такой винегрет?
— Потрясающе, — произнес Конюхов, задумчиво глядя в противоположный конец двора. Именно оттуда к ним направлялся его помощник Степанов вихляющейся, расслабленной походочкой и с блаженной улыбкой на устах. Еще бы, одышка этого мерзавца, чай, не мучила, и печенки-селезенки работали, как швейцарские часы.
У Конюхова был огромный соблазн обложить его матом еще издали, но он сдержался и подпустил противника поближе. Чтобы уж наверняка…
— Докладываю, Николай Харитонович, — заявил этот молодой нахал. — Мною опрошен хозяин квартиры, в которой убитая была домработницей, его зовут… гм-гм… — Он порылся в своем блокноте. — Короче, он понятия не имеет, кому она могла перейти дорогу.
— И это все? — продолжал копить в себе желчь Конюхов.
— Н-ну, в общих чертах, есть еще кое-какие мелочи, но ничего существенного. — Вконец обленившийся Степанов, похоже, даже нюх на скорые неприятности утратил за ненадобностью. И как начальника Конюхова не воспринимал.
— Значит, мелочи? — переспросил Конюхов, внимательно рассматривая гладкую физиономию Степанова, на которой, как назло, ни одной бисеринки пота не было, а у Конюхова уже ручьем текло между лопаток. — И на эти мелочи у тебя ушло целых три часа?
— Да… А что такое? — Кажется, Степанов почувствовал что-то неладное, хоть и с большим опозданием.
— А то… А то, что я тебя урою! — взревел Конюхов и перешел на отборную брань.
Избалованный поблажками Степанов побледнел, а Амельченко гнусно заулыбался, как только он и умел. Непонятно, что его забавляло больше: начальственный рык Конюхова или глупая растерянная рожа Степанова.
А тем временем к ним уже бежал, размахивая руками, криминалист:
— Николай Харитонович, мы нашли кое-что очень важное! Похоже, эта Пастушкова предчувствовала, что ее убьют, и заготовила на этот случай письмо!
Глава 23
…Я шла по обочине проселочной дороги, стараясь не попадаться никому на глаза. Во-первых, вид у меня после того, как я с полчаса просидела в контейнере с мусором, был впечатляющим (впрочем, и до этого я вряд ли могла похвастать элегантностью в сером больничном халате), а во-вторых, рано или поздно меня кинутся искать. Ближе к обеду уж точно.
От непривычно свежего воздуха, пусть и раскаленного от июльской жары, у меня немного кружилась голова, но это было даже приятно. Так же как идти босиком по пыльной земле: больничные тапки я потеряла где-то в мусорном контейнере. И, щурясь, смотреть на оранжевое, в самом зените, солнце мне тоже доставляло несказанное удовольствие, а оно неторопливо катилось надо мной, как колесо, отвалившееся от телеги, и ощупывало лучами мою бедную простоволосую голову. Я наслаждалась свободой и удивлялась сама себе: почему же я прежде-то не знала, до чего она мне нужна.
И Вспомнила, что чего-то похожего от меня добивался Андриевский, когда писал свой цикл «Гиперборейцы».
— Ну почему ты такая сонная, будто только что из постели? — упрекал он меня. — В тебе должна быть животная жажда жизни, свободы, воздуха, солнца, любви!..
Изобразить на своем лице что-нибудь подобное мне, как назло, не удавалось, и получившуюся в результате «Девушку с фруктами» Андриевский считал очень слабой вещью, при том что репродукции с этой картины не сходили с обложек цветных журналов и настенных календарей. Я и по сию пору иногда узнаю себя, «пришпиленную» в каком-нибудь самом неожиданном месте вроде скромного закутка консьержки или в бухгалтерии ЖЭКа. Картинки эти, как правило, подвыцветшие и порядком засиженные мухами, но все равно можно рассмотреть, какое у меня там лицо: отрешенное и заторможенное. Так и хочется помахать перед глазами рукой и спросить: «Эй, ты где?»
Кстати, я сильно сомневаюсь, что сам Андриевский так уж хорошо знал, чего от меня требовал. Можно подумать, он когда-нибудь видел этих самых гиперборейцев. По-моему, все его знание о них сводилось к парочке примитивных мифов про то, что они якобы были предками восточных славян, никогда не воевали, жили в рощах и лесах и проводили время в праздниках и развлечениях. И умирали-то они не как все прочие смертные, в муках, от старости и болезней, а насладившись жизнью на полную катушку, увешивались гирляндами из цветов и в самом прекрасном настроении бросались в море со скалы. Вы можете в такое поверить?
— Привет! Куда направляешься? — спросил меня кто-то, скрытый во внезапно заклубившейся пыли.
Когда она немного осела, я увидела желтый «Москвич»-пикап, какие еще называют в народе «пирожками», из которого, чуть не по пояс вывалившись, мне улыбался вихрастый молодой парень с крупными руками прирожденного работяги, привычно обнявшими баранку. Как же тихо он ехал, если я ничего не услышала?
Я затравленно шарахнулась в сторону, а он закричал:
— Эй, ты че такая пуганая? Садись подвезу. Тебе куда?
Я замерла на относительно безопасном расстоянии. Я давно уже для себя решила, куда иду, — в Ключи, хотя и понимала, что пешком я туда в лучшем случае к утру и доберусь.
— Так куда тебе?
— В Ключи, — ответила я и опять попятилась.
— В Ключи пешком? — присвистнул парень из желтого «пирожка». — Это далеко. Но мне как раз по дороге, садись, говорю, подвезу. Да не бойся ты, ничего я с тебя не возьму…
Да только я не того боялась, впрочем, парень вызывал у меня неосознанное доверие. Кроме того, сидя в машине, я никого, кроме него, не буду шокировать своим экзотическим видом, а ведь по дороге в Ключи я еще много кого встречу.
— Ну, садись, — подбодрил меня парень-работяга и заверил: — Да не кусаюсь я, не кусаюсь!
Я робко шагнула к желтому «пирожку», понимая, что рискую главным и единственным — впервые осознанной мною свободой.
— Ну вот, устраивайся. — Парень даже набросил на обтянутое потрескавшимся кожзаменителем сиденье рядом с собой что-то вроде старого покрывала.
И мы поехали. Он включил магнитолу и вопросами меня не особенно занимал, только бросал время от времени в мою сторону то ли сочувствующие, то ли насмешливые взгляды. А я, конечно, попыталась запрятать свои босые ноги, но он все равно заметил.
— От мужа, что ли, сбежала? — только и спросил он.
