Узнав об этом письме (откуда? – смешной вопрос), пришел в деятельное неистовство старший внук Ирода, Ирод Агриппа, сын Аристобула. Это был удивительный человек, и судьба его может стать темой и для высокой трагедии, и для низкой площадной комедии – только выбирай. Может быть, потом, позже, я о нем расскажу, если успею. Он стал последним иудейским царем, намеревался свергнуть власть Рима и провозгласить себя мессией, но умер от яда – от того же яда, что и его дед. В них вообще было много похожего, в деде и внуке. Оронт, видевший того и другого, говорил, что у них на двоих одно лицо, одни жесты и одна походка.
Итак, Агриппа ринулся в Рим, попытался предстать перед Тиберием, но сумел только передать ему тайное письмо, в котором, в частности, упоминал, что, во-первых, завещание Ирода подделано, и этому есть множество доказательств, а во-вторых, что где-то среди людей спрятан сын умершего царем царя Антипатра, а значит, он-то и есть настоящий царь. И если восстановить царский престол, он в то же мгновение окажется занят этим неизвестным царем…
После этого Агриппа уже не мог вернуться домой и остался в Риме, где его подхватила и понесла столичная жизнь, а Валерий Грат получил на свое письмо отказ с объяснениями причин отказа. Тут же это стало известно и Антипе.
Антипа пришел в ужас и ярость. Он не жалел для поисков ни золота, ни железа. Больше тысячи человек рыскали по стране, собирая сведения и сплетни. Всех, кто имел отношение ко двору времен последнего года Ирода, допрашивали пристрастно. Оронта выручило лишь то, что как раз в опасное время он находился якобы в заключении…
И все же круг поиска все время сужался. Натаскивал и вел ищеек знаменитый Шаул из Тарса по прозвищу Кривой, дядя другого Шаула, к которому я не знаю как относиться: с одной стороны, он боготворил моего брата и длил его память, с другой – поощрял всяческие измышления о нем. Дядя же был знаменит тем, что, будучи доверенным лицом наместника и начальником тайной стражи, сумел пресечь незаконную торговлю титулами и званиями, которая в Сирии долгое время процветала; в ходу были иронические выражения: «сирийский нобиль», «сирийский всадник» и даже, я не шучу, «сирийский сенатор»! Шаул Кривой был умен, цепок, отчаянно смел и неподкупен. Он непременно нашел бы и Иешуа, и Иоханана.
Его убил цорек три месяца спустя после того, как Иешуа покинул дом. Шаул попытался походя разобраться и с ревнителями – уж не знаю, из-за чего, – и они убили его прямо на площади, при стечении народа, напоказ: к Шаулу подошел закутанный в плащ мальчик, заколол его кинжалом, а потом ударил себя; в сердце не попал, но все равно умер вскоре, так и не сказав ни слова; говорили, что он умер от яда, принятого перед покушением.
Я много слышала про этот зелотский яд, который отнимал у убийцы сначала страх и колебания, а через несколько часов и самое бренную жизнь, но так и не выяснила его состав.
– А мама знает? – спросила я.
Иешуа кивнул.
– Но еще не знает, что мне нужно бежать, – добавил он через сколько-то долей. – Я боюсь ей это говорить. Может быть, ты… потом?..
Я подумала.
– Нет. Ты сам. Иначе будет… несправедливо.
– Хорошо, – сказал он послушно. – Так я и сделаю. Но не сегодня. Сегодня я просто не вынесу. И не завтра…
– А Мария?
– Передашь ей письмо?
– Конечно. Как будет с Марией?
– Не знаю. Я не знаю…
Конечно, я не читала этого письма, и я не думаю, что Иешуа оставил там для нее какие-то тайные знаки, где его искать… нет, я так не думаю. Но Мария настолько сильно и остро чувствовала его, что ему и не нужно было оставлять значки – она все прочла между слов. Я помню, как она улыбнулась и прижала письмо к груди.
– Глупый, – сказала она.
Потом мы все равно плакали. Было страшно и очень-очень пусто.
Временами я просыпаюсь и обнаруживаю, что ложе мое подвешено над пустотой среди звезд. Если я опущу ноги, то упаду в бездну. Я знаю по опыту, что нужно снова уснуть и еще раз проснуться, но от страха сердце колотится, и уснуть я не могу очень долго. Я лежу над бездной, боясь пошевелиться.
Там холодно и одиноко.
И еще. Когда Иешуа и Марию обвиняют в распутстве и прелюбодеяниях, это не так. Я говорю, я знаю. До самой свадьбы они блюли чистоту, хотя от любви изнемогали оба. Я знаю это потому, что знаю, но вот сторонний довод: если бы они возлегли раньше, то как Мария, здоровая сильная женщина, могла ли избегнуть зачатия? Первый муж ее был негож, это так, но сразу после свадьбы с моим братом она понесла. Если это не довод, то что еще может быть доводом?
Да и по глазам их все было видно, и по мукам их…
Иешуа уехал как бы в простую поездку по делам – в Тир и Дамаск. Из-за нелегких времен купцы ездили часто и надолго, притом собираясь отрядами по восемь-десять, а когда и пятнадцать человек, а считая со слугами и рабами – до полусотни. Но и таких, случалось, беспокоили разбойники… Я помню так, как будто смотрела сквозь мое волшебное стекло: Иешуа в дорожном плаще с кистями, верхом на белой кобыле с черной гривой и черным хвостом, под серым чепраком; с ним слуга и секретарь Иосиф, милый, но странный, на рыжем муле. Другой мул переминается под переметным грузом. Сбор через час на таможне.
Я не могла этого видеть, потому что глаза мои оплыли от намертво запертых слез. Но помню я именно так.
Глава 18
Тир – большой шумный город, в котором легко затеряться. Иешуа вошел в него пешком, и никто даже из старых друзей не узнал бы его в этом бритоголовом и гололицем страннике, говорившем по-бактрийски или по-арамейски, но с сильным бактрийским акцентом. На нем был синий плащ со звездой, а за плечами – гадательный ящик.
Несколько месяцев он прожил сугудским гадателем, и, как он потом рассказывал, это были смешные и забавные месяцы. Иешуа и впрямь обнаружил у себя способности к различным мантикам, и только понимание того, что магия вообще есть дело богопротивное, не позволяло ему отдаться этому увлечению со всей страстью, а относиться лишь как к необходимому притворству.
Муж мой тем временем отправился в долгое путешествие на Восток, о котором я уже упоминала – через Парфию и Лидию в царство Кушанское, Индию и страну Церес. Оно длилось три с половиной… почти четыре года. Путешествие это принесло нашей семье много денег, очень много денег, которые так никогда и не пригодились…
А Иешуа вынужден был ждать и скрываться под личиной. От верных людей он узнавал, что поиски его не прекращаются и даже, более того, ширятся по всей земле. Антипа буквально сходил с ума от ревности. Он даже занемог от этой неистовой ревности, и во всех синагогах молились об его исцелении. Мама рассказывала, как маленькая Элишбет все спрашивала дома, почему же мы такие плохие, что не ходим и не молимся? «Нельзя молиться за царя Ирода», – пытался объяснить ей набожный и благочестивый брат Яаков. «Но почему, почему, почему?» – не могла понять Элишбет. «Я не велю», – отрезала мама.
