А сегодня Елена Прекрасная не отходила от окна. Подперла шечку кулачком и смотрела на улицу. И взгляд ее был таким мечтательным! Она не сводила глаз со Змея Горыныча. Мысленно царевна уже всего Горыныча ободрала и каждую чешуйку в вещицу ювелирную переделала. Она уже и серьги разного фасона представила, и мониста, что от шеи до самого полу свисают, и венец драгоценный, какой, по ее мнению, из фиолетового гребня надлежало сделать. И такими те мечты сладкими были, что задремала Елена Прекрасная прямо у окошка. А когда носом в подоконник клюнула, то сон прошел совсем. Царевна к столику своему кинулась, тряпицу нашарила, водой смочила да к носу приложила – а ну как опухнет?
И тут обнаружила она, что сестры давным-давно спят. И дружинник, что приставлен охрану нести за дверями, тоже спит – это по храпу молодецкому понятно. Подошла Елена к сундуку Василисы, в вещах ее порылась и мешочек с разрыв-травой обнаружила. Сцапала скорее да к окну кинулась. За окном уж ночь звездная была, луна половину неба заняла. И так приятно чешуйчатая шкура Горыныча в лунном свете поблескивала, что Елена не выдержала. Она вылезла в окно и по лестнице, сделанной из ее юбок, спустилась вниз. Лестницу ту в суматохе забыли убрать, чему сейчас Еленушка сильно порадовалась.
Спустилась она во двор и прямиком к Горынычу направилась.
– Василиса, вставай! – Марья проснулась из-за того, что ставенка стукнула, и, не обнаружив Елену в кровати, выглянула в окно.
Она успела заметить сестру, крадущуюся к столбу, на котором томился Змей. Старшие царевны переглянулись – понять то, что сейчас Елена совершит очередную глупость, не надо было много ума. Они кинулись за сестрой – как были в ночной одежде, так по лестнице веревочной и спустились.
– Змей, а Змей? – спросила Елена Прекрасная, подкравшись к Горынычу. – А когда ты на цепи помрешь, то чешуя потемнеет?
– Конечно, – ответил Старшой, подмигнув братьям, – и не только потемнеет, но и рассыплется в прах.
– Ой, так из нее потом ни сережек не сделаешь, ни бус не выточишь! – ужаснулась царевна.
– Точно. – Старшой хитро ухмыльнулся, предвкушая скорое освобождение. – А умрем мы прямо сейчас.
– Почему это сейчас? – Царевна даже руками всплеснула. – Погоди, Змеюшка, не умирай прямо сию минуту, подожди, пока я с тебя чешуи наковыряю!
– Да толку с того? – включился в разговор Умник. – Если мы в неволе умрем, то чешуя все равно вместе с нами светиться перестанет.
– И что, никак не спасти чешую?
– Есть один способ, – проговорил Старшой, мысленно поблагодарив за помощь Умника.
– Какой?
– Если мы с жизнью простимся, будучи свободными, то чешуя останется прежней.
– А ты точно умрешь? – спросила Елена. Страх еще боролся с жадностью, но медленно проигрывал.
– Точно, – включился в интригу Озорник. – У нас сердце слабое! Гы! – И он ударил кулаком в грудь.
– Ну ладно. – Елена развязала мешочек и на цепи с оковами, что Горыныча на месте удерживали, высыпала разрыв-траву.
– Не смей!!! – послышался крик.
По улице к ней бежали сестры, но было поздно. Замок рассыпался в пыль, цепь разлетелась по звеньям. Змей скинул с себя оковы и сгреб царевен в охапку – всех трех, затем расправил крылья и взлетел над разбуженным городком.
– Стой, супостат!!! – Это царь-батюшка кричал с земли, но Змей удалялся, не обращая внимания ни на крики, ни на летящие вслед копья.
В Городище уже били в колокола, дружина седлала коней во второй раз за последние сутки.
– Вперед! – крикнул воевода Потап, и передовой отряд сорвался с места.
Всадникам предстоял длинный путь к Стеклянной горе.
Глава 6ПОЖАЛУЙТЕ В ПЛЕН, ГОСТИ ДОРОГИЕ!
В эту ночь все Лукоморье узнало о полете Горыныча, потому что летел он так шумно, словно обладал реактивным мотором. И звук тот реактивный изо рта Елены Прекрасной вырывался. Визжала младшая царевна прямо-таки с непревзойденной гениальностью. Даже ее сестры зажали руками уши, чтобы того визга не слышать.
– Ну и зачем они нужны? – ворчал Умник. Ему тоже хотелось заткнуть уши, но было нечем – лапы заняты царевнами.
Старшой упрямо молчал, и только крыльями быстрее взмахивал. Уж и в замок прилетели, и украденных невест на пол поставили, а визг все не прекращался.
– Увлеклась, наверное, – предположил Умник, глядя на Елену выпученными от удивления глазами.
– Сейчас стены обрушатся, – заметил Озорник, с опаской взглянув на потолок.
– Точно, уже вибрируют, – поддержал брата Умник. – Интересно, как в такой хрупкой девушке помещаются такие мощные легкие?
– Я не знаю! – рявкнул Старшой. – Я думаю, как во мне помещается такое терпение! Я за всю дорогу ее не прижал ни разу, хотя имею дикое желание придушить паршивку горластую!!!
– Ого, первая супружеская ссора?! – ухмыльнулся Озорник, за что тут же получил оплеуху от старшего брата.
А Елена Прекрасная не прекращала визжать. Она сидела на полу и дрыгала ногами, поднимая клубы пыли. Василиса молчала – она с интересом рассматривала помещение. Марья, проигнорировав недоуменный взгляд Змея, прошла к открытому сундуку, что-то достала и вернулась к компании. Она показала Елене зеркальце в драгоценной оправе и, легонько шлепнув ее по щеке, сказала:
– Будет твоим, если закроешь рот.
Тишина наступила мгновенно.
Елена вцепилась в зеркало, с благоговением провела пальчикам по крупным камням, вправленным в золотую рамку, а Марья повернулась к Горынычу и спросила:
– Я немного пороюсь в твоих сундуках? Там инструменты неизвестные да чертежи странные.
– А чего такая спешка? – удивился Старшой. – Я думал, вы сначала порядок наведете, еду приготовите.
– Некогда, – ответила Марья, – батюшка нас спасать поехал, скоро здесь будет. – Она снова нагнулась над сундуком и уже из его недр воскликнула: – Василиса, тут еще и книги есть!
– Где?! – вскинулась Василиса Премудрая.
– Да в сундуке ничего интересного, – заметил Умник. – В библиотеке побольше будет.
Старшая царевна подхватила подол ночной рубашки и кинулась из залы вон.
– Не туда! – крикнул было Озорник, желая подшутить над царевной, но Василиса не обратила на окрик никакого внимания. Она по запаху чувствовала, где книги лежат.
– Ты зеркальце получила?! – рыкнул Старшой на Елену Прекрасную.
Та кивнула, прижав драгоценную вещь к груди. По ее лицу было видно, что царевна приготовилась защищать понравившуюся вещицу до последнего визга. Старшой сделал грозное выражение морды и нагнулся к самому лицу пленницы:
