– Думаю, да, – ответил Хопкинс. – Для таких случаев у меня есть женщина-офицер.
Холмс улыбнулся каким-то своим мыслям, чуть помедлил, а потом объявил:
– Нам с Уотсоном непременно нужно присутствовать. А вы, Хопкинс, с вашими умениями и опытом и сами тут со всем разберетесь.
– Разумеется, мистер Холмс. Еще раз спасибо. Возможно, благодаря вашей помощи мы нанесли серьезный удар по французской контрабанде.
– Ну, может, и не серьезный удар, но вы как минимум пошатнули систему. Французский синдикат быстро организует новые каналы связи, но, без сомнения, определенные неудобства мы им причинили. Загляну к вам завтра, если у вас останутся какие-то вопросы. Доброй ночи, Хопкинс.
Выйдя наружу, мы прошли через несколько сообщающихся улиц, прежде чем выйти на открытое пространство. Свежий воздух принес облегчение, хотя я и отметил, что небо затянули облака, скрывая звезды. Похоже, погода портилась.
Наш экипаж ждал в условленном месте. Холмс распорядился отвезти нас в ближайший полицейский участок, куда доставили Марго.
– Разумеется, – объяснял мне по пути прославленный детектив, – все новые курьеры доставляли контрабандные товары вроде бренди, которые потом развозили покупателям по всему городу, по паре бутылок за раз. Если бы все шло по-прежнему, никто долго ничего не замечал бы. Планы французских контрабандистов с треском провалились только из-за того, что они наделили Марго некоторыми полномочиями. Она развалила курьерскую службу, которая являлась идеальным прикрытием. Кроме того, она не удержалась и начала преследовать семейство Джонсона – исключительно потому, что хотела позабавиться.
Мы прибыли в полицейский участок и расплатились с извозчиком. Он уехал, а мы прошли внутрь и с порога услышали женский визг, за которым последовали хриплые вопли Марго. Холмс улыбнулся:
– Боюсь, мы слегка опоздали, друг мой.
Мы прошли по коридору мимо пустого стола дежурного в самый дальний кабинет, где толпились констебли. В центре комнаты сидела женщина-офицер, приписанная к участку; ее утешали несколько офицеров. Судя по всему, дама находилась на грани истерики.
А в другом углу комнаты Марго пыталась вырваться из рук двух дюжих констеблей, удерживавших ее на стуле.
– Я надеялся, – начал Холмс, – что доберусь сюда вовремя, чтобы избежать этой сцены. Без сомнения, мне стоило сказать Хопкинсу раньше. Мои извинения, мадам, – обратился он к всхлипывающей женщине.
Та на минуту прекратила рыдать и взглянула на него, как на психа.
– Возможно, Уотсон, – обратился сыщик ко мне, – вы как доктор осмотрите Марго на предмет спрятанного оружия.
– Но, Холмс, лучше бы офицер… – начал было я, однако мой друг предостерегающе поднял руку.
Он подошел ко мне и прошептал кое-что на ухо, не сводя глаз с Марго. Я расслышал его слова, и голова моя автоматически резко повернулась в ее сторону.
– Холмс, – пробормотал я, – надо было всех предупредить. Ваше извращенное чувство юмора однажды доведет до беды. Пожалуй, вам стоит еще раз извиниться перед мэтрон[25].
Я пересек комнату, жестом велев констеблям увести Марго с глаз долой. Они не хотели подчиняться, потому мне пришлось тихо повторить им то, что сказал Холмс. По-видимому, откровение шокировало констеблей, затем они разозлились, а Марго снова заерзала, пытаясь высвободиться.
Через пару минут с досмотром было покончено. Я вернулся к Холмсу.
– Вы были правы, – сообщил я. – Марго – мужчина.
– Вот уж воистину «самая непривлекательная женщина», – хохотнул он.
На следующий день мы с Холмсом навестили Джонсона на новом месте работы и рассказали о событиях предшествующей ночи и о том, что Марго более не побеспокоит его семью. После тюремного заключения контрабандистку депортируют. Холмс уже отправил короткую анонимную телеграмму французским хозяевам Марго, которая гарантировала, что она – точнее, он – больше никогда не вернется в Англию.
Холмс решил раскрыть Джонсону правду о том, какого на самом деле пола Марго. Поразмыслив немного, Джонсон заявил, что вообще-то не удивлен. Холмс поведал, что «Марго» давно уже щеголяет в дамском платье, и во Франции это ни для кого не секрет. Однако, очевидно, никто из молодчиков, работавших в конторе миссис Трапп, об этом не знал. Позднее, когда мы с Холмсом нанесли визит миссис Трапп и ее дочери, мой друг предпочел не раскрывать тайну Марго, а передал лишь детали плана контрабандистов, которые были неизвестны владелице конторы.
Великий детектив заверил миссис Трапп, что против нее не будут выдвинуты обвинения, поскольку она оказалась втянутой в цепочку контрабанды не по своей воле. Когда женщина узнала, что освободилась от французских преступников, она испытала явное облегчение, но при этом показалась мне слегка смущенной из-за всего случившегося. Хотя мы с Холмсом советовали ей возродить компанию, миссис Трапп сомневалась и отвечала весьма уклончиво. Позднее я узнал, что они с дочерью покинули Лондон, не вернувшись к прежней деятельности. Что с ними стало, я не в курсе.
Выйдя от мисс Трапп, мы с Холмсом остановились на крыльце, чтобы раскрыть зонтики. Я был прав прошлой ночью – погода действительно изменилась.
– Я вчера говорил серьезно, – буркнул я. – У вас порой извращенное чувство юмора.
– Да, Уотсон, вы правы. Зато меткое.
Я представил, как Марго ведут в мужскую камеру, а она – вернее, он – ругается на чем свет стоит и извивается, и вынужден был согласиться:
– Да уж. Воистину самая непривлекательная женщина.
Дело о пропаже недостающего звена
Сидя напротив меня в маленьком коттедже в Суссексе, где мы жили вот уже несколько лет, Холмс спросил:
– Что вы знаете о сэре Уильяме Ослере?
Я намеренно не делал никаких попыток взять в руки телеграмму, которую увидел за несколько мгновений до этого вопроса: Холмс сам даст ее мне, когда захочет, чтобы я ее прочитал.
– Это американский врач и учитель, – ответил я. – Ему чуть за шестьдесят; кажется, он немногим старше меня. Приехал в Англию шесть или семь лет назад, чтобы читать лекции в Оксфорде. До этого он несколько лет преподавал медицину в Соединенных Штатах и был главным поборником идеи отправлять студентов-медиков в больницы в качестве младшего врачебного персонала, чтобы учиться на практике, так сказать.
– Довольно исчерпывающая характеристика, – кивнул Холмс. – Однако некоторые из приведенных вами фактов, – и он показал на одну из своих записных книжек, раскрытых на столе возле меня, – не верны. Например, он канадец по рождению, а не американец. Сегодня у меня была возможность просмотреть мои вырезки, когда я получил эту телеграмму.
Я взглянул на ряды альбомов для вырезок, которые тщательным образом хранились годами, сколько я себя помню. Даже сейчас, в 1912-м, когда Холмс б́ольшую часть своего времени проводил, колеся по Штатам под видом американца ирландского происхождения с криминальными наклонностями, он пытался пополнять свои данные, если ему удавалось вернуться домой и недолго побыть самим собой.
