А вот Массимо… У него совсем другая генетика, он не хотел и даже не пытался меня понять. Кто мог подумать, что он воспримет все так близко к сердцу? Я-то наивно надеялась, что смогу сохранить и работу в «Жан-Люке», и любовь Массимо…
– Он ведет себя так, будто его обманули или предали, – жаловалась я Патрику, щедро поливая слезами поп-корн.
– Ну, в каком-то смысле он прав.
– Как ты можешь так говорить!
– Так и получается! Раз не идешь с ним до конца, значит, не доверяешь.
– Дело не в том, что я не доверяю ему или тебе, а в том, что…
– Ерунда! – рявкнул Патрик. Кажется, он злится сильнее, чем я думала. – Если бы салон открывал Жан-Люк, ты бы, не задумываясь, к нему побежала!
– Это совсем другое дело!
– Правда? И в чем разница?
– Жан-Люк уже доказал, что может… – не решилась закончить я и глотнула пива. – С ним… с ним нет никакого риска…
– Ну! – закричал мой приятель. – Ты не хочешь ничем рисковать, ничем, совершенно ничем!
– Как…
– Ты что, вообще ничего не понимаешь?! Мы с Массимо доверились тебе, хотели сделать полноправным партнером… Только твой талант и все, никакого денежного взноса!
Я молча глотала слезы. А что тут скажешь? Патрик прав…
– Он по-прежнему хочет назвать салон «У Дорин», – глухо объявил Патрик.
Я покачала головой, словно пытаясь избавиться от наваждения. Сидящие у барной стойки парни радостно загалдели.
– Почему? Мне от этого еще хуже!
– Не знаю, – пожал плечами Патрик. – Может, надеется, что ты передумаешь, а может, ему нравится название.
– А тебе?
Красивые губы растянулись в грустной улыбке.
– Ты же знаешь, как я люблю твою мать. Хотя скрывать не буду: мое отношение к тебе изменилось.
– Ну пожалуйста, не надо! Я не хочу с тобой ссориться!
– Я тоже, детка, но ты сильно меня обидела.
Массимо и Патрик готовились к уходу. Точной даты я не знала, а они мне не говорили. Наверное, недели через две. В салоне они держались подальше друг от друга и почти не разговаривали, чтобы не возбуждать подозрений. А меня полностью игнорировали. Каждый день становилось все труднее и труднее. Даже работать расхотелось.
– Что случилось? – спрашивали все клиентки подряд. Бедфорд, Пять городов, Шорт-Хиллз, Манхэттен – все сгорали от нетерпения.
– Ничего, – сипела я. В довершение ко всему угораздило простудиться. Глаза красные, из носа течет. Надо же, когда нужно выглядеть на все сто, чтобы Массимо понял, что теряет, я совершенно расклеилась.
А потом по «Жан-Люку» поползли слухи, что мы расстались. В салоне всегда о чем-то болтают, а в нашем случае все было более чем очевидно. Массимо со мной не разговаривал, а если возникала потребность, передавал через ассистентов.
– Массимо просит сделать волосы миссис Зет светлее.
– Массимо считает, что блонд должен быть лимонным, а не золотистым.
С каких пор он меня учит?
– Массимо думает, что каштановый подойдет больше.
– Массимо говорит, корни остались непрокрашенными.
Я терпела-терпела – и взорвалась:
– Может, хватит играть в испорченный телефон?! Если есть что сказать, пусть сам говорит, а не передает через третьи руки!
В мгновение ока новость разошлась по всем клиенткам.
– Милая, мне так жаль, что вы с тем симпатичным итальянцем расстались! – сочувственно вздыхали они. Пытаясь утешить, дамы заваливали меня подарками: шоколадом, шампанским, бижутерией.
– Джорджия, детка, только не падай духом!
Решив, что так дальше продолжаться не может, я прошла вслед за Массимо в подсобку. К счастью, никто не подслушивал.
– Массимо, пожалуйста, так больше не может продолжаться! Давай поговорим!
– А кто виноват? – В карих глазах вспыхнуло негодование. – Нет, прости, не могу. – Он достал из холодильника белковый коктейль.
– А когда сможешь? – не отставала я. – Ничего не изменилось. Я все так же люблю тебя!
Он молча налил коктейль в фарфоровую чашку и пошел к двери.
– Представь, что сейчас мы на одном берегу океана, – не оборачиваясь, проговорил Массимо. – Переберемся на другой – тогда и поговорим.
Он вышел из подсобки, плотно закрыв за собой дверь.
Что имел в виду Массимо? Неужели у нас есть надежда? От отчаяния я не знала, за какую соломинку цепляться. Вроде бы он меня не возненавидел! Только бы океан не оказался слишком глубок и наша утлая лодчонка не пошла ко дну.
Жаркое летнее утро. Понедельник. Пахнет раскаленным асфальтом. Недалеко от здания «Эн-Эн» ведутся ремонтные работы. Бам-бам-бам-бам! И так целый день. Уши закладывает даже на последних этажах небоскреба. Почему я работаю в такой ужасный день? По понедельникам клиентов немного, а сегодня вообще нет желающих просидеть в душном салоне два часа, чтобы сделать укладку, которая через пять минут развалится.
А я работаю. Так уж повелось в «Жан-Люке»: по понедельникам выходят все старшие стилисты и колористы. Спрашивается, зачем?
Массимо и Патрик взяли выходной. С одной стороны, мне было легче, а с другой – страшно одиноко. А скоро они уйдут навсегда… Казалось, салон лишился души и сердца, хотя остальным, похоже, все равно. Фейт, Кэтрин и даже Жан-Люк ведут себя, будто ничего не случилось.
Парни, наверное, на Мотт-стрит. Салон (язык не поворачивается назвать его «У Дорин») готов к открытию. В минувшие выходные я, поддавшись искушению, съездила посмотреть. И на заднем сиденье такси, и на углу Спринг и Элизабет-стрит, где вышла, чтобы не попасться на глаза Патрику или Массимо, я пыталась отговорить себя от этой затеи.
Но ждать больше не было сил: так хотелось хоть издали увидеть, как выглядит салон после ремонта.
Пот градом катился по спине, юбка липла к коленям. Не знает, что такое жара, тот, кто не провел час в такси со сломанным кондиционером! От Элизабет-стрит до салона целых два квартала и ни одного высотного дома, в тени которого можно спрятаться.
Собор Святого Патрика, а напротив… у меня перехватило дыхание. Строительные леса исчезли, выставив на всеобщее обозрение обновленный кирпичный фасад. Салон получился великолепным, даже лучше, чем мы мечтали! Высокое крыльцо с огромной витриной, а перед ним кусты самшита. В окне второго этажа мелькнула тень, и я, вжав голову в плечи, шмыгнула в густую тень собора Святого Патрика.
Неужели я добровольно отказалась от салона, носящего имя моей матери? От отчаяния хотелось лечь на раскаленный асфальт и умереть.
