— Ну, «дети» — это круто. Но хотя бы одно дите быть обязано. С одним я как-нибудь справлюсь.
— А мне вчера предложили сделать двух мальчиков и двух девочек.
— Надеюсь, ты отказалась? — холодно спросила Юлька.
— Я обещала подумать, — солгала я.
— Два мальчика и две девочки! — с презрением воскликнула Юлька. — Мань, ты же после стольких родов и кормлений в самую настоящую свиноматку превратишься! Будешь титьками об асфальт тормозить!
— Пойдите, вымой тити! — радостно запела я.
— Дура, ты, Мань, и не лечишься.
— Когда б вы знали, из какого сора растет любовь, не ведая стыда! — слегка переиначила я не самое честное ахматовское стихотворение.
— Откуда это? Что-то знакомое, — нахмурилась Юлька. — Там что-то еще про лопухи вдоль забора, про лебеду…
— Да какая разница, Юль? Главное жизнь, несмотря ни на что, хороша. И жить, как это ни странно, хорошо!
— И это правильно! — засмеялась Юлька. — Как там у тебя? Пойду ль, я выйду ль, я-да? Так, что ли?
— Ну, примерно, где-то так.
— Пойдем домой, заводная ты моя, — предложила я.
— Нет, Мань, не могу, — отказалась Юлька, — у меня еще здесь дел навалом. А ты иди. И не забудь передать Никите, что он мне нужен.
— Очень? — поинтересовалась я.
— Позарез! — Юлька провела краем ладони по горлу.
28
Весной так бывает. С утра солнце, чистое небо, легкие облака, а после обеда вдруг налетит ветер и пригонит стаю черных пасмурных туч. И станет холодно и обидно оттого, что зонт остался дома, а дождь уже начался, и до метро еще далеко. В таких случаях можно бежать, сломя голову, путаясь в подоле собственного платья, а можно брести, понурив голову, еле волоча за собой ноги. И при этом очень важно не забывать гордиться своей стойкостью, бесстрашием и героизмом.
А еще есть выбор, как брести — мокрой курицей или побитой собакой. Но это уже кому как нравится.
Я была курицей и собакой в одном зоопарке, в котором все булькало от сырости и раздражения на саму себя, любимую. Сидела бы себе дома в тепле и уюте и не дергалась. Все можно было успеть сделать завтра. Но я, наверное, сама, не отдавая себе в этом отчета, искала приключения на свою голову. Чтобы не сидеть дома одной, не думать, не ковыряться в себе, не фантазировать, не заморачиваться, не создавать себе трудности и не преодолевать их по мере их же благополучного возникновения.
Я остановилась у перекрестка и как умная Маша стала ждать зеленого света. Не прошло и века, как он, наконец, появился, и я было шагнула с тротуара, но мне преградила дорогу машина. Она показалась знакомой, но я инстинктивно отпрянула назад и осталась на месте. Из машины вылетел Никита и, схватив меня за руку, потащил за собой.
— Ты что, как курица вареная? — заорал он. — Идешь, ничего не видишь и не слышишь. Я ей сигналю-сигналю, а она ни в зуб ногой!
— Я не вареная курица, а мокрая, — возразила я, устраиваясь на переднем сиденье.
— Какая разница? — Никита снял через голову свитер. — Возьми, хоть прикройся. А то заболеешь, не дай бог.
— Как ты меня нашел? — спросила я.
— А чего тебя искать? Ты или дома, или на работе.
— Мог бы позвонить.
— У меня телефон отключен.
— То-то Юлька не может до тебя дозвониться.
— Чего ей надо?
— Как чего? Вы же, кажется, вместе работаете?
— Уже нет.
— Как это нет? — удивилась я.
— А вот так, — зло сказал Никита. — Нет и все. Надоело мне это.
— Что именно?
— Работа такая надоела.
— Какая «такая»? — не унималась я.
— Стараться, угождать, заискивать. Не могу больше. Не в силах.
— Странный у тебя подход, — сказала я. — Можно же посмотреть на это дело по-другому.
— Как «по-другому»?
— Ну, можно не угождать, а убеждать. Не заискивать, а, наоборот, требовать. Искать компромисс, в конце концов!
А про себя подумала: чья бы корова…
— Я, как бы смешно это в наше время ни звучало, свободный художник, — сказал Никита, доставая сигареты. — Свободный, понимаешь? И мне глубоко наплевать на чужое мнение, когда у меня есть свое. И я не привык его менять в зависимости от вновь возникших обстоятельств. И суетиться, подстраиваться, льстить, заглядывать в глаза и зависеть от какого-то ублюдка, который ничего не понимает, не хочу и не буду! По горло сыт.
— Что-то случилось? — встревожилась я.
— Ничего не случилось. Просто каждый должен заниматься своим делом, причем только одним делом. И не распыляться, если он хочет в этой жизни чего-нибудь достичь.
— Это в идеале, но ведь нужно еще на что-то жить, — возразила я.
— Жить нужно. Вопрос: как? Когда клиент мне подает руку ладонью вниз, он предполагает, наверное, что я ее должен лизнуть, а мне хочется в этот момент на нее наступить. И с этим ничего нельзя поделать, понимаешь?
— Еще как. Но что же мне передать Юльке? — спросила я.
— А ничего, я сам все решу, — успокоил меня Никита, — ты только не волнуйся, все будет хорошо.
— Ты уверен?
— Абсолютно.
Мы какое-то время ехали молча. Дождь лупил по стеклу, как сумасшедший, и «дворники» едва успевали с ним справляться. Я поежилась и вдруг почувствовала, что действительно здорово промокла. На полу что-то противно чавкало. Я посмотрела вниз и увидела небольшую лужицу, которая образовалась у меня под ногами.
— Никита, а куда мы едем? — спохватилась я.
— Ко мне, — коротко ответил он.
— А у тебя есть что-нибудь выпить?
— А что ты хочешь?
— Водку или коньяк.
— Все есть, не волнуйся, — Никита уже привычно, по-хозяйски положил мне руку на колено.
Его рука была горячая и сухая, и мне стало тепло и спокойно.
— А что мы будем у тебя делать? — поинтересовалась я.
— А что, есть варианты? — удивился Никита.
Я снова покраснела. Для детства уже поздно, для климакса еще рано, но эти горячие непослушные волны просто замучили меня своим постоянством и непредсказуемостью. Рядом с Никитой я превращалась в какую-то плоскую тряпичную куклу, которую он постоянно комкает в руках и использует по своему личному усмотрению. Неожиданное упрямство охватило меня и завело. Я решила хотя бы попробовать посопротивляться. Риск дело благородное. Экспериментов в этой области мне производить не приходилось, и обычно послушная Маша, вопреки собственному неодолимому желанию, вдруг выпалила:
