Я тщательно записываю все. Это слова Грибена, но я почувствовал нечто ужасное. Это сатори, как здесь называют неожиданное и полное осознание истины. Я осознал банальность зла. Я побывал на месте Грибена и, несмотря на свою слабость, ощутил жар, и капли пота катились у меня по лбу и подмышкам. Это был его пот в тот момент, когда он увидел, как всеми уважаемые фрау Левины, обнаженные, в молчании готовятся к унизительной смерти, которую придумали для них мы.
Банальность зла предстала передо мной во всей своей силе. Все, что было с нами, оказалось не более чем дурацкой историей. Скандал, устроенный пьяным идиотом, который вытаптывает сад, выкрикивая слово «Возрождение»!
Кажется, здесь стало очень холодно, и молодые монахи из милосердия разводят огонь в железной печке.
Я целые часы провожу то в Нагольде, то в Аберпорте. Говорю по-английски с собственным отцом.
Я знаю, что брежу. Иногда у меня бывают минуты просветления, и тогда мне удается что-то записывать.
По-моему, у меня выпали волосы.
Меня убивают с восточным изяществом. (Я пытаюсь спрятать то, что они заставляют меня жевать. Но они насильно вливают в меня бульон, пахнущий жиром ягненка.)
Я медленно пью воду из термоса. Она уж точно чистая. Я стараюсь держаться. Сейчас утро. Вчера был решающий день для моей миссии. Приходил Просветленный, тулку Гомчен Ринпоче.
Я очнулся от забытья, потому что почувствовал, что рядом с моим помостом, перед дверью, кто-то есть.
Его величие подсказало мне, кто это. Он молчал. Казалось, он терпеливо дожидается, когда я очнусь.
Насколько я помню, он говорил едва слышным голосом, на чистом немецком языке.
– Вы должны вернуться. Вы должны уйти. Вы должны вернуться к руинам, которых заслуживаете. Ваша страна проиграла, там только руины, огонь и смерть. Уходите.
Кажется, я пробормотал имя Агарты и попытался сказать что-то о высших силах. Кажется, я смог заговорить, но не услышал собственного голоса. Нечто похожее произошло во время моей первой встречи с Просветленным, сразу по приезде в монастырь.
Я попробовал приподняться, но сил было мало. Мне не хотелось смотреть в упор на этого человека. Его лицо, само его присутствие были для меня упреком.
– В этой войне потерпели поражение все твои народы. Колесо времени повернулось, но в другую сторону. Это начало конца тех, кто пытался присвоить себе все. Кто все хватал, все измерял, изменял. Конец разрушителей мира. Вам не принадлежит ничего из того, что вы захватили: вы проходите, лишенные бытия, как лебедь, который пролетает над озером, не замочив перьев. Вы так свято верите в смерть, что в конце концов обретаете лишь ее. Это конец для всех твоих народов. Ты со своим чрезмерным янем[107]– воплощение всех этих людей. Ты – воплощенное поражение тех, кто унижал Восток. Да, колесо времени повернулось, но в другую сторону.
Он поражал своим величием, несмотря на хрупкость. Это был не просто старец, облаченный в шелковую тунику, с морщинистой кожей, похожей на сухой пергамент.
Я уверен, это был не сон. Несмотря на то, что Гомчен Ринпоче будто излучал некое сияние, волны света.
– Поднимаются народы, долго ждавшие своего часа. И прежде всего Китай.
Я попытался настоять на своем. Пробормотал что-то о высших силах, о своей миссии достичь Агарты. Мой голос звучал слабо, издалека. И, может быть, напрасно, ведь Просветленный словно уже побывал в моих мыслях и намерениях. Я сказал ему что-то о кольце Великого Хана.
– Твой вождь горит в огне. Все кончено. Твой город сровняли с землей. Твои товарищи умирают, окруженные сталью и пламенем. Ваша страсть мертва.
Я сказал или спросил что-то о профессоре Карле Хаусхофере и команде людей, пустившихся на поиски тайных сил.
– Твой учитель сделал себе харакири, следуя обычаю японских самураев. Он вспорол себе живот острым кинжалом с бамбуковой рукоятью…
Мне нанесли глубокую рану. В маленьком зеркале я вижу состарившееся жалкое подобие самого себя.
Они думают, что сумели обмануть меня. Думают, что я потерял дар речи, сошел с ума.
Теодорих фон Хаген писал о «последней напасти на пороге безумия, в преддверии Агарты».
Я крепко держусь за свое время и пространство, хронометр и секстант.
Я должен быть хитрее. Они наводнили мое сознание видениями. Я изможден, но еще не потерял себя, и я воспряну, ловко и незаметно, подобно рыбе, ускользающей из сетей, расставленных в водном потоке.
Снова я трясусь в лихорадке. Приходится отложить ручку и закутаться в плащ, подаренный сармун-гами. Я знаю, что, пережив первые приступы дрожи, начну плакать и стонать, тоскуя по кхадомам (чудные дьяволицы, воображающие, что высосали из меня душу). Я дрожу из-за яда, который здесь выдают за чай. Мне видится чашка между совершенных колен моего гостя.
В глубине моего разбитого тела, как зародыш, бьется мое истинное «я». Поэтому я знаю, что победа останется за мной.
А они воображают, что погубили меня своими наркотиками.
Глава VIII
На штурм тайны
Мчится буран,
и бесятся вихри;
это предвестья
кончины богов.
Прорицание Вельвы[108]
1 АПРЕЛЯ 1945 ГОДА
На чистых листах дневника я решил возобновить календарь, выбрав среди нетронутых дат апрель, месяц, который мне особенно дорог. Весна на Некаре, прозрачный утренний воздух. Я предполагаю, что сейчас 1945 год, то есть на самом деле год Петуха Джи.
Это мой собственный, личный календарь, но сознание того, что я создал эту систему отсчета времени, меня успокаивает.
«Серебряная нить «выдержала. Я не утратил связи со своим глубинным «я», со своим самосознанием, со своей миссией. Я даже позволяю себе притворяться, что слабее, чем на самом деле. У меня есть план.
Недавно я смотрел на себя в зеркало. Мне было непросто подняться с лежанки. Лихорадка истощила, изъела меня.
В задних комнатах дома я занялся дыхательной гимнастикой. Сперва упражнения давались мне невероятно тяжело. Но потом я не только стал ходить, а даже пробежался до фиговых деревьев. Я постарался сам приготовить себе еду. В дальнем канале я поймал несколько доверчивых лососей, загородив им выход камнями. Это было нетрудно. Я медленно, очень медленно съел их благородное мясо. Оставшееся я спрятал, чтобы засушить и приготовить муку, которая мне очень скоро понадобится. Я должен помешать им отравить меня.
