Ведь это же самая настоящая энка!
Я как зачарованная впилась глазами в экран. Кэндзиро отлично смотрится в изысканном отливающем глянцем кимоно цвета ультрамарин с плотно повязанным на бёдрах тёмно-синим поясом. Он стоит в горделивой позе, сжимая в руке микрофон. Сзади наплывают пронзительные звуки ведущей основную мелодию электрогитары, её чёткий, даже навязчивый, как всегда в мужских энка, ритм сковывает фигуру певца. Но вот, словно преодолев какое-то невидимое препятствие, Кэндзиро делает шаг вперёд.
Ха-а-а-а, хо-о, хо-о…
(Ёсся-а!)
Ха-а-а-а, хо-хо-хо-хо-о…
(А, доккой!)
Какая необычная песня! С одной стороны, совершенно новая, а с другой, вызывающая ностальгическое чувство. На добрую треть куплет состоит из «ската»[33]— всевозможных вариаций «ха-а» и «хо-о»; ничего не скажешь — смелое решение.
На ступенях лестницы, возвышающейся зд спиной у Кэндзиро, стоят двое миловидных юношей в коротких праздничных кимоно и выкликают: «Ёсся-а!» — «Ну, давай!» и «Доккой!» — «Взялись!».
На экране появляется титр: «Море и Земля». Видимо, один из юношей символизирует море, а второй — землю. Когда они нараспев произносят свой клич, Кэндзиро подхватывает, принимая точно такую же позу. Это выглядит очень эффектно. Глядя на них, невольно хочется сделать то же самое. В последнее время исполнители популярных песен не балуют публику подобными «низкопробными» приколами, поэтому происходящее на экране действует так возбуждающе.
Море… Ветер… Небо… Горы.
Зелёные листья… Звёзды… Пламя… Жизнь.
…А кто же я?
Я — мужчина. ОТОКО.
Текст, прямо скажем, незамысловатый, но в динамичном исполнении Кэндзиро с его широким диапазоном голоса он производит волнующее впечатление. Вот уж действительно, удивил, так удивил! Да ведь он просто создан для того, чтобы петь энка. Замечательно!
Движения певца молодцеваты и красивы. Пояс на мужских кимоно вдвое уже обычного; повязывается он довольно низко, почти под животом, и худощавым мужчинам вроде Кэндзиро приходится подкладывать под него вату. Сзади же пояс проходит чуть выше ягодиц, акцентируя эту часть мужской фигуры, что в принципе красиво.
Я всегда обращаю внимание на то, как мужчина в кимоно выглядит со спины. Все нынешние певцы, исполнители энка, уже в возрасте, и созерцание их отвислых задов не очень-то впечатляет. Кэндзиро же отлично смотрится в своём японском наряде. Честно говоря, я этого не ожидала.
— Ой! Да ведь никак это тот самый парень, которому я чуть не задал трёпку! Надо же, выступает по телевизору! — Дайки с намыленной головой выглянул из ванной. — А я-то думаю: чего это ты хохочешь? Может, я пропускаю что-то интересное? Ну и ну, вот так сюрприз!
Музыка на экране на мгновение стихла. Неожиданно Кэндзиро сбросил с себя кимоно.
— Ух ты! — вырвалось у меня. — Вот это да!
Сюрприз следовал за сюрпризом. Оставшись в одной белой набедренной повязке, босиком, Кэндзиро схватил барабанные палочки. Бронзовая кожа, смазанная особым маслом с блёстками, сияла в свете прожекторов, подчёркивая изящные очертания его поджарого тела.
Сверкая белозубыми улыбками, Кэндзиро и двое юношей, олицетворяющих Море и Землю, принялись бить в барабаны. Пения больше не было. Исполняемая стоящими в глубине сцены оркестрантами мелодия звучала чуть слышно, как фон. Трое молодых людей закружились в стремительном танце, словно подхваченные ветром листья, перемежая его оглушительной россыпью барабанной дроби. Неистовая пляска (как им только удавалось удержать в руках палочки?!) и барабанный бой воспринимались как два самостоятельных номера, но в то же время они составляли нерасторжимое целое.
Великолепно!
От волнения по телу у меня забегали мурашки. Это были вовсе не те противные насекомые, которые в прежние времена, когда Кэндзиро вопил своё «ахха», забирались мне в уши и в затылок. На сей раз всё обстояло иначе. Кэндзиро меня покорил. Он выступил потрясающе. Просто блестяще!
Когда барабанный бой смолк и песня закончилась, Кэндзиро замер на месте, повернувшись спиной к залу. Камера крупным планом показала его обнажённую спину, на которой красовалось изображение дракона.
Это была татуировка, конечно же, не настоящая, а наклеенная, но смотрелась она необычайно стильно и эффектно. Ну просто отпад!
Зрительный зал взорвался бурей аплодисментов. Телевизионные камеры сновали по лицам неистовствующих зрителей. Люди с выпученными от волнения глазами что-то кричали. Всех трясло, как в лихорадке.
Камера снова сфокусировалась на Кэндзиро. Пот катил с него градом. Не отирая его, он с сияющей улыбкой произнёс:
— Я ужасно рад!
«Кэндзиро, ты был великолепен!» — в который уж раз мысленно воскликнула я.
Я и не заметила, когда именно мокрый после душа Дайки успел переместиться из ванной в гостиную.
— Да, ничего не скажешь, — с чувством произнёс он, — молодец парень. Лихо выступил.
Ни у одного из нас не было сомнения, что он займёт первое место. И действительно, как и говорил Кэндзиро, по количеству баллов он намного опередил своих соперников и стал победителем конкурса. Это был настоящий триумф. Судя по всему, и идея использования в названии «ОТОКО» латинской транскрипции, и вся режиссёрская концепция — принадлежали «мамуле»-спонсорше. Что ж, она — истинный профессионал своего дела.
Охваченная телячьим восторгом, я побежала в кухню согреть чайник. Вообще-то моего разгорячённого состояния было достаточно для того, чтобы он закипел прямо у меня руках, но я всё же поставила его на огонь. Мне было радостно сознавать: нет таких последних, которые не могут стать первыми. Видимо, во мне говорили чувства школьницы, которую когда-то третировали одноклассники.
На следующий день, выяснив адрес агентства, с которым теперь сотрудничал Кэндзиро, я послала ему цветы. Я не стала мелочиться и заказала дорогой букет, хотя а понимала, что мой друг и без того уже завален цветами, причём куда более роскошными.
Избранники судьбы… Сколько загубленных маленьких жизней ложится к их ногам! Отныне цветочные жертвоприношения станут неотъемлемой частью жизни Кэндзиро, подвергая его всевозможным искушениям, заставляя участвовать в самой жестокой в этом мире гонке. Теперь его глаза, улыбка, голос, каждый его жест будут иметь цену. Для любого артиста это — счастье. Интересно, в какой мере Кэндзиро удастся им насладиться?
Мне вдруг вспомнились грубоватые слова одного садовника:
«Эта женщина — самая настоящая дрянь. Когда я слышу её пение, меня с души воротит».
Как-то раз мне довелось выступать в одной гостинице, и я, сама не знаю почему, разговорилась с этим старичком, возившимся в саду.
