Мы стояли там, холодный зимний вечер укутывал нас подобно могильному савану. Все пожитки Хамзы были сложены в кучу неподалеку. Я глубоко вздохнул. Как работодатель я был не просто тем, кто выдает наличность каждую пятницу. Я был человеком, от которого ожидали помощи в трудную минуту. В моем сознании всплыло лицо Франсуа. Он грозил мне пальцем, выкрикивал предостережения. Но я пренебрег ими, подумав, что только экспатриант может сторониться ответственности.
Не прошло и часа, как Хамза и вся его семья разместились в гостевом домике в дальнем конце огорода. В домике имелось две спальни, туалет и душ. Состояние его оставляло желать лучшего, как и во всех остальных частях дома. Я поздравил беженцев с новосельем и сказал, что они могут оставаться здесь до тех пор, пока не встанут на ноги. Лицо Хамзы расплылось в широкой улыбке. Он тряс мою руку, прижимал ее к груди и прижимался губами к моим щекам.
Во всем арабском мире за пятничной послеполуденной молитвой следует самый обильный обед недели. Марокканские семьи собираются вместе вокруг общих тарелок с кускусом и бараниной и пируют. Только в это время хозяева добреют, выставляя своим работникам большие подносы с пищей. Те, у кого нет родных или работы, спешат в мечеть за бесплатным угощением.
Утром в пятницу Камаль попросил у меня денег на продукты. Он купил три мешка разных овощей, пятнадцать кур, кускус и свежие фрукты. Все это было доставлено к его бабушке, которая приготовила банкет не хуже королевского. Многочисленные блюда были загружены в мою машину и отвезены в мечеть недалеко от Маарифа, мы как раз подгадали по времени к пятничной молитве.
После окончания службы, когда все молившиеся находились в состоянии эмоционального подъема, Камаль подошел к нищим, стоявшим с протянутыми руками. Он поговорил с ними несколько минут, показывая куда-то, а затем вернулся к джипу. Мы быстро нырнули в поток машин.
— Куда мы везем всю эту пищу? — спросил я.
— В офис архитектора, — ответил Камаль.
В галерее по стенам были развешаны абстрактные картины — огромные полотна с разноцветными пятнами. Готовилась новая выставка. Красотка секретарша в одиночестве полировала ногти. Она сказала, что архитектора нет на месте.
— А он нам и не нужен, — ответил Камаль, нагло занося в помещение блюда с угощением.
Он ставил их в главной галерее прямо на пол по центру. Секретарша возмущенно спросила, что происходит.
Камаль улыбнулся в ответ.
— Готовится пир.
Через пять минут начали появляться нищие. Они нервно суетились, благодарили Аллаха и с жадностью принимались за еду. Через четверть часа их было уже человек шестьдесят, а то и больше, они насыщались, бросая куриные кости на пол. Помощница архитектора возбужденно разговаривала со своим боссом по телефону. По мере того как слух о банкете распространялся, в офис стекалось все больше и больше бездомных и голодных.
Камаль был доволен.
— Вот увидите, архитектор прибудет с минуты на минуту.
Секундой позже подъехал «рейндж-ровер» архитектора, и мы услышали, как человек в итальянских ботинках быстро подходит к двери. За чередой оскорблений послышались угрозы. Лицо архитектора так сильно побагровело, что я испугался, как бы с ним не случился удар.
Я попросил его вернуть мне деньги. Он выпалил целый залп извинений, но раскошеливаться не спешил.
— Нашим друзьям хочется потрогать картины, — сказал Камаль.
Архитектор посмотрел на масляные пальцы нищих, грязь на полу и нервно прижал ладони к щекам. Потом он подошел к письменному столу и выписал мне чек.
Приближалось Рождество. Меня не воспитали как христианина, однако привили уважение к предпраздничным потребительским ловушкам. Теперь, когда Ариане почти исполнилось три, мне захотелось купить дочке рождественскую елку.
Камаль помрачнел, когда услышал об этом.
— Марокко — исламская страна. Санта-Клаус не приезжает сюда.
Я закрыл Ариане уши и сердито посмотрел на него.
— Санта-Клаус приходит ко всем мальчикам и девочкам. И совершенно неважно, где они живут!
Мы отправились на поиски рождественского дерева. Сначала мы поехали в фешенебельный Маариф. Если Рождество и готовились где-то отмечать, то это должно было происходить именно здесь. За неделю до праздников западный мир погружается в хаос: покупка подарков, опасно обильные трапезы и бесконечные повторы на телевидении.
В рождественскую неделю улицы Лондона становятся настолько людными, что по ним порой невозможно пройти. Если вам и удается пробиться в магазин, то вы ничего там не находите — прилавки настолько пусты, словно на них спустились стервятники.
Я таил надежду, что нечто подобное происходило и в Маарифе. К моему удивлению, никакой праздничной обстановки там не чувствовалось — не видно было синтетического снега, не слышно рождественских песен, не было ни Санта-Клауса, ни его северных оленей, да и тушки индюшек не висели в мясных лавках. И абсолютно никаких рождественских деревьев в зоне видимости. На улицах — никого.
— Если вам нужно Рождество, — сказал Камаль, — поезжайте обратно в Европу.
— Я не вернусь домой без обещанного подарка. Как я посмотрю в глаза Ариане?
Камаль резко повернул руль и нажал на газ. Мы выехали из Маарифа и подъехали к шикарному жилому району. Через несколько минут Камаль привел меня в ближайший садовый питомник. Однорукий человек дремал в кресле.
— У вас есть рождественские деревья? — спросил Камаль, растолкав его.
Инвалид открыл один глаз, потер нос культей и показал в сторону нескольких тонких молодых деревьев.
— Вот, пожалуйста, — сказал он. — Настоящее рождественское дерево.
Я посмотрел туда, куда указывала культя. Там росла пальма.
— Какое же это рождественское дерево? Это — финиковая пальма. Нет, это, к сожалению, нам не подходит…
Инвалид закрыл глаза и к тому времени, когда мы прикрыли за собой дверь, уже храпел снова.
В машине обстановка заметно накалилась. Я обещал Ариане высокую ароматную елку. Хотя дочка была еще совсем маленькой, но ее крохотное сознание было уже заражено существующей концепцией Рождества. По ее представлению, елка являлась центром всего. Без нее не могло быть никаких северных оленей, Санта-Клауса и рождественских подарков.
— Есть еще одно место, — сказал Камаль, опять давя на газ. — Но это — последний шанс.
Мы петляли по Касабланке, опять проехали по окраинам и благополучному новому городу. Новостройки сменил квартал ар-деко. Камаль резко ударил по тормозам. Джип встал как вкопанный. Куда бы я ни взглянул, повсюду разгружались не поддающиеся описанию коробки. Их было тысячи, и на всех — китайские иероглифы. Все это напоминало декорацию второго плана к фильму о боевых искусствах в семидесятые годы. Но я все-таки узнал это место, мы покупали здесь с Зохрой школьные принадлежности.
