Книга Спокойный хаос - Сандро Веронези

— Синьора, — шепчу я.

«Слова „ты боишься“ нужно заменить словами „тебя пугает“».

Вульгарный Смех оборачивается ко мне и буравит меня своими глазками инопланетянина, они мне просто не дают достаточно времени на свершение задуманного.

«Нужно спросить у него, что именно его пугает в смерти».

— Нос, — говорю я вполголоса.

«Тебя беспокоит, что бабушка может умереть? Тебя это пугает? Почему?»

Женщина сдвинула брови, она меня не понимает.

«Если ребенок плачет, пусть плачет, не мешайте ему. Слезы детей больше огорчают нас, чем их самих».

— У вас идет кровь, — шепчу я; и в этот самый момент происходит одна чудовищная вещь, я сам ее спровоцировал своим шепотом: она инстинктивно опускает голову — о, нет, нет, все оказалось намного хуже, чем я опасался, потому что, каким бы кратким ни было то мгновение, недоразумение за этот промежуток времени уже перестало быть простым недоразумением, и действительно это уже больше не недоразумение: она смотрит у себя между ног, а потом молниеносно переносит свой взгляд на меня, смотрит прямо мне в лицо и сейчас в ее взгляде сверкает негодование и одновременно удовлетворение демона, вызванного на поединок, ее взгляд обвиняет меня в скабрезности, в извращенности, в разврате, в вампиризме, да как это так, этот малюсенький человечишка посмел только дерзнуть нарушить интим ее жизненно важных секреций, испачкать руки в ее менструации. Она смотрела так на меня одно мгновение, не дольше, но за этот миг ее глаза испепелили меня, развратили своей кровью. И на тебе — вдруг острая боль пронзает живот, голову, все мое тело, физическая боль, и одновременно я замечаю, как ее лицо, испачканное кровью, осеняет триумф абсолютного зла — однако потом я отдаю себе отчет в том, что это просто отпечаток еще одного из моих списков, молниеносно и пугающе мелькнувший на ее лице, список того, что моим глазам довелось повидать, а моему сознанию запечатлеть на своем веку, всего того, что явно не имело живой души: зловещий оскал черепа; остекленевший глаз акулы; серое лицо зомби; гора трупов в концлагере; зеленые рвотные массы Заклинателя злых духов; пирамида из стульев Полтергейста; ошалевший Франкенштейн; страница из романа «It»[53], где объясняется, кто такой It; описание внешности доктора Хайда; Опал, пинающий ногами хромого; бык, убивающий тореро; Пиноккио, повешенный на высоком дубу; Белфагор; Дракула; Моби Дик; оборотни; тот Морганти, что щекотал мне лицо колоском; владелица кондитерской фабрики «Брик» в Лугано, как топор, идущая, ко дну; моя мама, лежащая в гробу в бежевом свитерке, и кажется, что под ним ничего нет; развинченное тело Лары, вокруг которого разбросаны куски дыни…

Нежданно-негаданно мне улыбнулась Фортуна: в зале погас свет, и оттого, что я больше ничего не вижу, мне сразу становится лучше. Докладчица продолжает говорить в кромешной тьме: пусть он рисует, говорит она, в своих рисунках он выразит и таким образом выпустит из себя свой страх — и от ее слов и мне тоже уже лучше. И через несколько дней, говорит она, попросите его снова нарисовать то, что его пугает, и сами убедитесь, что ему уже лучше. Да, и мне уже лучше. Боль исчезла. Намного лучше. Сту-тун.

19

Ну и вляпался я! Да как я мог так колоссально облажаться. Что, черт возьми, со мной случилось? Чизбургер: лук, огурец, майонез, кетчуп и картошка фри — я сто лет уже не ел такую жирную пищу, вечером притом. Должно быть, меня доконал чизбургер. Однако чувствую я себя сносно, и меня даже не вырвало, я не ощущаю тяжести в желудке или что-нибудь в этом духе. Скула. Да, у меня болит скула, а не желудок. И если это не чизбургер, тогда чьих это рук дело? Какой позор. Я выехал из своего уютного дома на улице Дурини на своей черной машине класса люкс, управляемой спутниковым штурманом, стоимостью две тысячи евро, я направлялся в Горгондзолу, чтобы там бухнуться в обморок — в обморок — прямо на собрании среди всех этих добрых людей, которые ожидали получить полезные советы о том, как разговаривать со своими детьми о смерти. Из-за меня беседа прервалась, более того, из-за меня все полетело к чертовой матери, — «Ну что ж, друзья мои, я полагаю, что будет лучше на этом закончить наш разговор». Теперь уж ничем этому делу не поможешь. Лучше быстрее обо всем забыть и впредь делать вид, что ничего не случилось. Ведь там никто меня не знает, я туда никогда больше не вернусь. Список мест, куда я больше никогда не вернусь: ассоциация «Родители вместе». Нет, лучше так: я в этом месте никогда не был. Лучше разбить молотком жесткий диск, «delete all» — все уничтожить. Завтра я скажу Барбаре-или-Беатриче, что, к сожалению, не смог туда поехать, потому что на кухне со мной случилась небольшая неприятность — «Я ударился скулой об угол холодильника, вот здесь, видишь?»; и если она пойдет на другую встречу, может быть, даже в следующем месяце, на беседу о дедушке и бабушке, ведь ее родители еще живы, и родители ее мужа тоже, насколько я понял из ее рассказов: «мои свекор и свекровь», «дом моих свекра и свекрови», и, следовательно, ее на самом деле может волновать вопрос: кто такие дедушка и бабушка, помогают ли они нам, или создают дополнительные проблемы. А если даже она туда и придет и услышит, что на прошлое собрание приходил какой-то загадочный чудак, который потом еще в самом разгаре беседы грохнулся без чувств, а когда пришел в себя, тут же удрал, и, болван, отказался от нашей помощи, не захотел, чтобы мы вызвали врача, как кудахтала та шепелявая, шкорую помошь, нужно выжвать шкорую, и даже от кофе отказался, то, конечно, не догадается, что это был я. Почему, собственно, это должен быть я? Меня ничего не связывает с тем придурком, меня там не было. Нет, ей это даже в голову не придет, нет-нет. Люди думают о нас бесконечно меньше, чем мы предполагаем. Почти никогда не думают, вот правда.

Однако, однако, однако… Это случилось, а почему, спрашивается? Почему я упал в обморок? Почему я упал в обморок? Почему я упал в обморок? Я веду свою машину в темноте теплой ночи, а в голове у меня крутится один тот же вопрос, странно, но сейчас, когда от того зала меня отделяет больше миллиона человек, когда меня уже начинает успокаивать городской пейзаж знакомых мест, у меня такое впечатление, что я очень хорошо знаю, почему. Тем не менее, искомый ответ только на мгновение блеснул в моем сознании, как молниеносное сверкание искры, а потом исчез. Слишком быстро — я не успел, за него зацепиться. Это очень странное ощущение, и оно появляется, когда силишься вспомнить что-нибудь, но именно сами умственные потуги гонят воспоминаемое прочь. Возможно, я никак не могу сконцентрироваться, подумал я, и свернув на обочину, остановил машину. Где это я? А, площадь Лорето. Прекрасно. Зажигаю сигарету. Я только хочу понять, почему потерял сознание. Черт подери. В общем так: мой мозг вдруг отключился, сознание оставило тело, словно желая избавиться от него, вот что случилось со мной сегодня вечером, совсем недавно, во вполне определенный момент моей жизни, (впрочем, все моменты в нашей жизни вполне определенные), к тому моменту я был в полном и здравом сознании, как сейчас, сейчас я пребываю в здравом сознании. Должна быть в этом какая-то причина, в конце концов? Мне нужно только сконцентрироваться, поразмыслить хорошенько. Может быть, это чизбургер, как я уже говорил. Или усталость таким диким образом меня подкосила. Сегодня утром я уже слышал об обмороке, мне его описал Карло: может быть, это моя впечатлительность, это произошло со мной симпатически. Или под влиянием той дьяволицы, от вида ее крови, из-за чудовищного недоразумения, которое переросло в… Ответ у меня есть, он у меня внутри, я это чувствую, но молниеносно как стрела он проносится у меня в мозгу, и я не успеваю остановить его, мне не удается даже замедлить его полет — проклятие! Это становится просто невыносимо. Что мне делать? Надо что-то придумать, ведь, по правде говоря, я не очень хорошо себя чувствую, немилосердная тревога сжимает сердце, конечно, в таком состоянии я не могу показаться дома: дома Клаудия, нельзя передавать детям наши эмоции — ведь так мне недавно говорили, да? О'кей. Возможно, есть один способ: куда подевалась моя записная книжка? Она все время лежала у меня в бардачке, а сейчас ее там нет. Я принимаюсь искать ее, и, пока ищу, у меня изо рта вываливается сигарета; я резко отпрянул назад, испугавшись, что она может прожечь мне костюм, и сигарета падает прямо на кожаное сиденье; от удара часть пепла отваливается и остается на сиденье, я пытаюсь стряхнуть пепел с сиденья, но эта сволочь уже припалила кожу, фу, какая вонь, и уже успела вплавиться в кожаную обшивку, тогда я придавливаю тлеющий пепел коробкой от компакт-диска, пытаясь погасить его, ну вот, наконец-то, погасил, да, но естественно, на сиденье теперь зияет дырочка, кроме того, в машине все еще чувствуется запах горелой кожи, и даже, кажется, усиливается; действительно, теперь от коврика у меня под ногами поднимается легкий дымок, ба, дым-то идет не от коврика, а от моих ног, точнее от моих брюк, остатки пепла тлеют где-то там внутри, мать вашу-у-у, тлеющая шапка пепла упала на сиденье, а окурок с оставшейся частью пепла полетел прямо за отворот брюк, не может быть! — уточняю: поднимаю ногу вверх, чтобы вытряхнуть его, но он не падает, трясу ногой, стучу ее по рулю, в кабине негде развернуться, тогда я открываю дверцу, выставляю наружу ноги и болтаю ими в воздухе, тереблю рукой отворот брюк, окурок вываливается и, брызгая искрами, падает на землю; я ожесточенно топчу его, уничтожаю, превращаю в пыль; уф, все кончено, теперь уже все погашено; ничто больше не тлеет и не дымит, я принимаюсь подсчитывать убытки: хлопчатобумажные брюки, надо же, — дыра диаметром с палец, дырочка в кожаном сиденье и такая… — что еще за бардак? С чего бы это клаксон так разошелся? Что это за манера слепить фарами глаза? О, ни фига себе: я остановился на стоянке такси, тогда спасибо, спасибо, что так развопился, — этот молокосос-таксист, возможно, разъезжает с револьвером под сиденьем, — только поэтому я не стану с тобой задираться: можно было объяснить мне по-хорошему, чего ты так развонялся — понял, все, понял, я поехал, да иди ты на… Рычание мотора, визг шин, спина врезается в спинку кресла, и я резко выскакиваю на проезжую часть, что-то я становлюсь неврастеником, прямо шимпанзе какая-то, у меня дикое желание вдавить до упора педаль газа, полететь на бешеной скорости, вылететь с дорожного полотна и завопить во всю мочь; я изо всех сил потянул ручку переключения скоростей, словно хотел посадить мотор — первая скорость, слышу, как визжат и корчатся в судорогах внутренности мотора, и переключаю на вторую, и если я не брошу эту затею, значит я сошел с ума, и тогда все пропало: успокойся, черт тебя побери! Что это за спешка? Уймись! Я сбавляю скорость. Тормозни! Даже в песне об этом поется. В эту минуту стерео в моей машине выдает: «Неу, man, slow down, slow down»[54]. Делаю вдох. Размышляю. Что со мной происходит сегодня весь вечер? «Idiot, slow down, slow down…» Идиот. Это правильно. Да. Идиот, больше никто. Что бы случилось, если бы вдруг ребенок переходил улицу в ту минуту, когда я стартовал на Гран-при? Или собака, или кошка, треклятый голубь, наконец? «Where the hell I'm going, at a thousand feet per second?»[55]Правильно. Куда, черт возьми, я еду? Мне нужно быть внимательным. Очень внимательным, какие могут быть разговоры: неприятностей за сегодняшний вечер у меня уже больше чем достаточно, только аварии не хватало. Пристегиваю ремень безопасности. А потом, если хорошо подумать, ничего особенного не случилось, да, небольшой обморок, дырочка в сиденье, испорченные брюки: что это, в конце концов? Спокойно, приятель. Все это пустяки. Спокойно. Тот таксист был прав, мне нельзя было там останавливаться, это я был не прав. Я просто-напросто остановился в неположенном месте, это место было не по мне, там нельзя было сделать то, что я собирался там сделать, не говоря уже о том, что стоянка там запрещена: это место слишком безличное для моих целей. Тот таксист помог мне, я должен взглянуть на это в таком ракурсе: и наплевать мне на его манеры, он только хотел дать мне понять, что это место не для меня, он хотел только подтолкнуть меня к нужному мне месту, где я смог бы постоять и прояснить мысли, успокоиться, прежде чем вернуться домой. И ему это удалось, вот что самое главное, он мне действительно помог, потому что я неожиданно понял, куда мне надо ехать, и я туда уже еду, потихоньку, потихоньку, со скоростью тридцать километров в час, и чувствую себя намного лучше. Да, конечно. Это близко, кроме того, мне по пути: на дороге почти нет никакого движения — пять минут, и я на месте, это совсем рядом, как это я раньше не подумал? Поеду туда и успокоюсь окончательно, расслаблюсь, приду в себя, а потом вернусь домой…