Когда мы покинули Россию, почти на всех станциях и во время промежуточных остановок нас встречали медсестры-добровольцы немецкого «Красного Креста» с большими дымящимися чашками кофе. Мы пили кофе и шутили с ними. В их глазах мы были фронтовиками, героями. Это кружило головы молодым солдатам и заставляло улыбаться нас, бывалых вояк.
По пути мы коротали дни за игрой в карты и разговорами. Воодушевленные возвращением на Родину, мы много разговаривали о семьях и доме. Только Зоммер, как всегда в таких случаях, говорил об охоте и других посторонних вещах. К этому времени я уже знал почему. Его жена умерла от воспаления легких через несколько месяцев после их свадьбы. Детей у них не было, а Зоммер любил ее всю жизнь и поэтому жил один. Возможно, именно этим и объяснялось, что ему нравилось учить молодых снайперов и он относился к ним по-отечески.
Прибыв в Берлин, мы получили отпуска сроком на неделю. Я звал Зоммера поехать со мной, но он отказался. Домой я приехал в самом начале ноября 1942 года. Я не ожидал, что так много зданий в Гамбурге окажутся разрушенными бомбежкой. Ингрид писала мне только о незначительных авианалетах, которые они пересиживали в подвале под нашей булочной, даже не ходя в бомбоубежище. И я охотно верил в то, что эти авианалеты действительно были незначительными, поскольку именно так и оказывалось всегда до Русской кампании.
К тому же я не ожидал, что британцы опустятся до того, чтобы так массированно бомбить женщин и детей.
Меня привело в шок, когда я увидел разрушенное здание всего в паре десятков метров от нашей булочной. Впрочем, сама булочная оказалась целой и невредимой. Войдя в нее, я почувствовал давно забытый и такой родной запах свежего хлеба и пирожных. Я увидел мою маму и Ингрид, стоявших за прилавком. Они обе выглядели немного постаревшими. И обе не узнали меня в первые секунды. Русский фронт очень сильно изменил меня, мое лицо вытянулось и похудело. У меня изменились манера держаться, взгляд и даже жесты. Моя униформа выглядела старой и потрепанной. Единственное, я сам, по крайней мере, был более-менее чистым и у меня не было вшей. Еще в Польше мы прошли санобработку, а по прибытии в Берлин были снова осмотрены, и в казармах у нас наконец появилась возможность по-человечески помыться. А то, представляю, как бы удивились мать и Ингрид, если бы я явился к ним в типичном обличье «фронтовой свиньи».
Я ошалело смотрел на мать и Ингрид и не мог произнести ни слова. Потом вдруг из подсобки к прилавку выскочил мальчик лет пяти. Я сразу понял, что это мой сын.
— Курт! — воскликнул я, распахивая объятия.
Но мой сынишка испугался и спрятался за Ингрид.
— Гюнтер, это ты? — разом воскликнули Ингрид и моя мать.
Они обе заплакали и разом устремились ко мне, чтобы обнять меня. А Курт продолжал стоять в стороне и испуганно смотрел на меня.
— Сынок, это твой отец! — сказала ему Ингрид, но он так и не подошел ко мне.
Это было ужасно. Из-за армейской службы, из-за войны я не видел, как взрослел мой сын, а теперь он даже отказывался меня узнавать. Это приводило меня в отчаяние.
Ингрид и моей матери потребовался целый день, чтобы убедить Курта в том, что я его отец. Зато потом он как-то сразу начал разговаривать со мной, рассказывать о своих детских радостях и горестях. К счастью, он еще не понимал, насколько опасны бомбежки, и говорил мне о том, что это похоже на приключение, когда ему с мамой и бабушкой приходится спускаться в подвал.
Один из вопросов Курта поставил меня в совершенный тупик. Он спросил меня:
— Папа, а тебе приходилось убивать врагов?
Мне не хотелось врать ему, но я не мог сказать и всей правды. Поэтому я ответил:
— Приходилось несколько раз, когда они пытались убить меня.
— Папа, хоть бы тебя никто не убил! — Курт неожиданно заплакал.
После этого мать объяснила мне, что двое моих дядей и двоюродный брат Йозеф погибли на войне. Курт слышал о том, что их убили, этим и был вызван его вопрос.
— Мама, а кто-нибудь еще из нашей родни погиб? — спросил я.
— Нет, но еще двое твоих двоюродных братьев, Карл и Ганс, пропали без вести на Русском фронте. Как ты думаешь, что могло с ними случиться?
— Что могло с ними случиться? — Я не знал, что на это ответить матери. — Возможно, они попали в плен, и они станут свободными, когда мы победим…
Что еще я мог сказать? Я не решился рассказать матери о том, что на самом деле бывает с теми, кто «пропадает без вести». Возможно, мои двоюродные братья действительно попали в плен, но русские пытали пленных и редко оставляли их в живых. Возможно, Карла и Ганса разорвала на клочки мина или бомба. Возможно, они даже просто были убиты пулями, но их командиры поленились снять с них солдатские медальоны.
С Йозефом, Карлом и Гансом я играл в детстве в прятки и во множество других игр. Мы вместе обсуждали то, кем станем, когда вырастем. И вот мы все стали солдатами. И я остался один. Я сжимал кулаки в бессильной злобе. Что ж, это давало мне еще одно оправдание в том, что я, вернувшись в строй, буду снова убивать солдат противника.
Надо сказать, на этот раз я ощущал себя дома совершенно чужим. С одной стороны, я радовался тому, что рядом со мной дорогие мне люди, что я могу наесться вдоволь и спать на мягкой кровати. С другой стороны, все это казалось таким неестественным, почти ненастоящим. Даже работа в булочной уже не радовала меня, как прежде.
Тем не менее неделя пролетела очень быстро, и я вернулся на базу в Берлин. Там я узнал, что американцы вторглись в оккупированную нашими войсками Северную Африку. А вскоре после этого наша дивизия оказалась в составе войск, занявших Южную Францию, которая до этого, несмотря на то что мы оккупировали северную часть страны, управлялась самими французами. Вряд ли это было случайной мерой. Видимо, Гитлер готовился к тому, что союзники могут ударить по нашей армии и со стороны Франции. Это удручало.
Очередное Рождество было таким же безрадостным для меня, как и все предыдущие в последние годы. Я не знал, чего ждать от будущего. Хотя тогда я еще не сомневался в нашей победе. Эта уверенность серьезно поколебалась, когда в феврале мы узнали о поражении наших войск под Сталинградом и о том, что фельдмаршал Паулюс сдался в плен. По своему эффекту эта новость была сравнима с разорвавшейся бомбой. Тем не менее мы сами радовались уже тому, что наша собственная служба идет вполне спокойно и мы не участвуем в боевых действиях. Однако в мае 1943-го мы узнали, что Африканский корпус Вермахта капитулировал в Северной Африке под ударами американских и британских войск. Это заставило нас серьезно задуматься о том, какая судьба ждет дальше нашу страну и нас самих.
Глава одиннадцатая
Бои в Италии
10 июля 1943 года британские и американские войска высадились в Сицилии. Итальянцы сдавались им почти без боя. Немецкие войска, находившиеся там, были разгромлены превосходящими силами союзников.
