— Гёте, — поправил его Куно.
— В общем, я знал, что это был кто-то из наших великих писателей и поэтов. И мы решили, что то, что оказалось так хорошо для них, должно было подойти и нам.
Яростное скрипение кровати над их головами прекратилось, но с потолка все еще продолжали сыпаться мельчайшие частицы побелки.
— Продолжай, Шульце. Каким же образом ваше культурное путешествие в Италию в конечном счете сделало тебя сутенером? — Он ткнул пальцем в потолок.
— Виной всему Хартманн, господин офицер. Этот ублюдок, если вы позволите мне так его называть. Ему вдруг захотелось посмотреть на лодки в Генуе.
— Ты имеешь в виду, что вы двое вздумали дезертировать, уплыв из Италии!
—Я бы не стал делать столь жесткие заявления, господин офицер. Скорее речь могла идти о том, чтобы съездить для лечения в Испанию… на какое-то время. Для ускорения процесса восстановления здоровья, естественно! Все, о чем мы думали, — это о том, чтобы как можно скорее поправиться и возвратиться в родной батальон, господин фон Доденбург! Или по крайней мере это было то, к чему всегда стремился лично я… С Хартманном, конечно, дело обстояло иначе.
— Что ты имеешь в виду?
Шульце коснулся глубокого свежего шрама у себя на лбу.
— В тот вечер, когда мы познакомились с одним испанским судовладельцем, этот ублюдок Хартманн незаметно исподтишка ударил меня по голове. Я пролежал без сознания целых двенадцать часов. Когда я очнулся, то обнаружил, что он исчез. И все мои золотые монетки тоже исчезли вместе с ним.
— Но почему же ты не сообщил об этом происшествии в ближайшее подразделение фельджандармерии? — жестко спросил фон Доденбург.
— Мне было стыдно заявлять об этом, господин офицер. — Шульце повесил голову. — Ведь я же только тем и занимался, что старался как можно быстрее вылечиться, чтобы поскорее вернуться в свою родную часть. А в результате я не только не вылечился, но и получил свежую травму — и оказался никому вообще не нужен.
Фон Доденбург услышал, как по шаткой лестнице вниз спускается Шварц. Ему надо было принять решение, и принять его очень быстро.
— Ну что ж, Шульце… ССманн Шульце! Все, на этом мы прекращаем разговор о твоем дезертирстве. Больше на эту тему не будет сказано ни слова. Ты возвращаешься в «Вотан» в качестве рядового бойца. Сейчас в «Вотане» полно негодяев, так что появление еще одного, думаю, не внесет никакой существенной разницы.
Шульце вскинул голову. Глаза его блистали прежним огнем.
— Вы не пожалеете об этом, господин оберштурмбаннфюрер! — с энтузиазмом произнес он.
— Знаю, что не пожалею, Шульце. В следующий раз с тобой будет разбираться уже расстрельный взвод. А теперь ты должен навсегда расстаться со своими тремя «кобылицами» и немедленно явиться в расположение части. Полагаю, гауптшарфюрер Метцгер с удовольствием встретится там с тобой.
— Можно попросить вас об одной вещи, господин оберштурмбаннфюрер, перед тем, как я вернусь в часть?
— Что такое? — нетерпеливо бросил фон Доденбург.
— Дело вот в чем, господин офицер… — В голосе Шульце
вдруг прорезалась странная неуверенность. — В прошлый месяц мне удалось сделать так, что мои девочки очень хорошо заработали. Я не думаю, что будет хорошо, если я возьму и брошу их прямо так. Это ведь будет неправильно, как вы считаете?
— Давай, Шульце, выкладывай быстрее, что ты хотел мне сказать!
— Думаю, господин офицер, мне надо бы напоследок разок трахнуть их. Не Веру, конечно, — ее только что трахнул сам гауптштурмфюрер Шварц. Но вот Надежду и Милосердие я должен трахнуть сам — вы просто не представляете себе, как они это обожают!
Фон Доденбург взорвался:
— Шульце, ты просто невозможный негодяй! А ну возвращайся в расположение части немедленно, пока я не передумал и не пристрелил тебя прямо здесь, на месте!
* * *
Неаполь пылал. С расположившейся в глубине Тирренского моря американской эскадры его обстреливали из огромных 16-дюймовых корабельных орудий. Бойцы «Вотана» не видели сами американские корабли, которые были слишком далеко, но каждый раз, когда раздавался выстрел, казалось, что на линии горизонта вспыхивает огнедышащее жерло вулкана.
Одновременно десятки двухмоторных «митчеллов»[49]бомбили все города и даже маленькие деревушки вдоль шоссе номер 6 — важной автомобильной дороги, которая вела из Неаполя до Кассино и оттуда продолжалась уже до самого Рима.
Но боевая группа «Вотан» надежно укрылась от вражеских бомбардировок, оборудовав глубокие окопы по обе стороны от шоссе. Там, где трасса переходила в мост, пересекавший реку Вольтурно, были вкопаны в землю «тигры» «Вотана». Танки тщательно замаскировали, и их практически невозможно было увидеть на фоне окружающей местности. Они должны были стать очень неприятным сюрпризом для американцев, если бы те вздумали двигаться дальше по шоссе в сторону Кассино.
Неожиданно на дороге показался один из пехотинцев, которые защищали шоссе в составе наспех собранных пехотных подразделений. Он бежал вперед с выпученными глазами, едва разбирая дорогу. Было видно, что солдат парализован животным страхом. Он промчался мимо окопов, в которых затаились бойцы «Вотана», крича:
— Они наступают! И их тысячи, тысячи!
Эсэсовцы даже не попытались остановить его. Этот человек окончательно обезумел и не представлял для них ровно никакой ценности. К тому же они знали, что представители фельджандармерии заблаговременно заблокировали шоссе сразу за мостом, чтобы отлавливать там подобных дезертиров. Они наверняка пристрелят его и бросят прямо на шоссе в назидание всем остальным, кто вздумает последовать его печальному примеру. А то, что таких будет немало, было тоже ясно. И действительно, вскоре мимо бойцов «Вотана» пробежало еще с полсотни пехотинцев. Они нелепо размахивали руками и швыряли на бегу свое оружие. Но эсэсовцы даже не шелохнулись. А один из бывших парашютистов, влившихся в состав боевой группы, презрительно сплюнул и пробормотал:
— Как это типично для пехоты Великой Германии — стоит противнику лишь один раз по ним выстрелить — и привет, у всех уже мокрые штаны!
Через пять минут начался обстрел позиций «Вотана» американской артиллерией. На них сотнями обрушивались снаряды. Казалось, запасы их были бесконечными — ами вели огонь непрерывно, лишь слегка изменяя направление обстрела. Они не оставили необстрелянным, казалось, ни одного квадратного метра территории. Но «Вотан» выдержал это: скорчившись на дне своих окопов, немцы благополучно переждали там артиллерийский налет. Осколки, толстым слоем усеявшие поверхность земли, не причинили им чересчур больших потерь.
Когда артиллерийский обстрел прекратился, эсэсовцы осторожно выглянули из окопов. Везде зияли воронки от разорвавшихся снарядов. Казалось, по всей местности вокруг них поработали сотни гигантских кротов. Но когда фон Доденбург решил выяснить размеры потерь, он с облегчением узнал, что они сводятся всего лишь к шести убитым и десяти раненым.
