Встретил там Машу. Она взглянула важно и холодно, а затем обратилась к нему с таким видом, что сразу стало понятно: обратилась только из-за нужды, снизошла по необходимости.
— Представляешь: случайно встретилась с давней подругой. Мы с ней вместе когда-то ходили в садик во Владивостоке. И до сегодняшнего дня не встречались. Причем: когда мы были на Филиппинах, ее семья жила в Индии. А в то время, как я училась в Нью-Йорке, она жила в Филадельфии. Мы параллельно друг другу существовали. Марина несколько лет работала стюардессой… детская мечта у нее такая была. Теперь вот потеряла работу. Она недельку-другую у нас погостит. Не возражаешь?
Он, естественно, не возразил. После чего в комнату вошла высокая девушка: она была натуральной блондинкой с глазами очень темного, почти черного цвета. На лице ее не было выражения, и Вадим по ее поводу сначала ничего не подумал.
Девушка же повела себя так, будто Вадима не существовало. Она посмотрела на то место, где он стоял, затем отвернулась и стала беседовать с Машей. Он постоял там еще какое-то время и отправился спать.
5
В голове у Вадима только что разорвалась маленькая нейтронная бомба. Он рефлекторно ощупал череп: цел. Но внутри ничего не осталось. Стеклянные глаза выглядывали из пустой черепной коробки, держась на каких-то ошметках.
Дело в том, что Марина только что проплыла мимо на своих тонких ногах, даже не взглянув на него. Вадим готов был провалиться сквозь землю.
— Привет, — беззаботно-чужим голосом бросил он оранжево-синему пятну Маши.
Так продолжалось уже неделю. Он пребывал в тихом шоке: стюардесса его игнорировала. Для нее его словно бы не было. Вадим гадал, чем это могло объясняться: колоссальной ее невоспитанностью или же проекцией Машиного к нему отношения. Таким образом, стюардесса могла выступать в роли посредника, подавать сигналы. В любом случае, решил он, культурный человек был бы не в состоянии так поступать. В этот вечер Вадим не выдержал и, улучив минуту, когда Маша осталась одна, задал вопрос:
— Скажи мне, это какое-то особое ко мне отношение? Или твоя подруга вообще ни с кем не здоровается?
Маша равнодушно пожала плечами:
— Но ведь и ты не здороваешься с Мариной. Думаешь, ей приятно? Ты поздоровайся, и она с тобой поздоровается.
Вадим был поставлен в тупик подобным взглядом на вещи. Задумался. Почему это он должен здороваться с ней? Она живет в его доме, питается за его счет. Самое малое, что она может сделать, это поздороваться первой. Не говоря уже о нормальной человеческой благодарности. Таковы правила хорошего тона, разве нет?
Вадим начал вспоминать, каким именно образом они встретились в первый раз. Сначала в комнате были только он и жена. Маша рассказывала: в садик ходили, на Филиппинах, бла-бла, то есть представила Марину заочно. А когда та появилась, не сочла нужным представить их друг другу официально. Возможно, в этом разгадка? Может быть, она сделала это нарочно? Но надо ведь оставаться цивилизованными людьми… даже если у них теперь такие вот отношения.
Нужно было в тот первый раз повести себя по-другому, подумал Вадим. Сразу поздороваться с Мариной, назваться, пожать ей руку. И все тогда было бы нормально. А теперь уже поздно, и он не пойдет на попятный.
А если бы в тот первый раз она не ответила на приветствие? Посмотрела бы сквозь него и проплыла мимо, как медуза. Вот был бы позор. Он бы тогда просто выкинул ее из дома, и все. А теперь он позволил этому зайти слишком далеко, сам позволил.
Через некоторое время Вадим снова спросил у Маши, не кажется ли ей, что есть что-то ненормальное в том, как Марина ведет себя. Маша ответила:
— Почему она должна с тобой разговаривать, если ты с ней не разговариваешь? Она ко мне приехала погостить, это я ее пригласила. Она не обязана вступать с тобой в отношения. Если хочешь, сам подружись с Мариной. А если тебе что-то не нравится, сам ей скажи — что ты мне все это высказываешь? Она долго жила в Америке, дольше, чем я, и переняла их культуру. У них другие правила поведения. Вот если бы она тебя встретила на улице, например, она бы сразу с тобой поздоровалась, я уверена.
Маша отправилась разгадывать с Мариной кроссворд; раньше она всегда делала это вместе с Вадимом. Это был их маленький ритуал: они садились за столик, Маша приносила еженедельный журнал и открывала на последней странице. Они вместе читали и вписывали слова. Правда, в последние месяцы все это происходило автоматически, без интереса и по привычке. Но все же происходило, и трудно было представить, как этого могло бы не быть. А теперь обе женщины лежали рядом на ковре, курили и, повизгивая от удовольствия, вырывали друг у друга ручку. Вадим, остолбенело понаблюдав за процессом, ушел к себе.
Теперь он старался задерживаться допоздна на работе, а дома обитать только в комнатах, негласно оставленных за ним. Избегал встречаться с Мариной, чтоб не иметь возможности лишний раз ощутить себя пустым местом. Она между тем подружилась с няней, и все три женщины очень сблизились. Они постоянно шушукались, щебетали, суетились, смеялись где-то в недрах квартиры. Вадим невольно прислушивался и отслеживал передвижения группы. Вот они ходят в гостиной и носят туда-обратно предметы: осуществляют перестановку. Вот разучивают движения в кухне под латинскую музыку. Затем сидят там же, попивая коктейли и обсуждая звездные пары… В такой ситуации голодный Вадим делал выбор в пользу близлежащих кафе и выскальзывал на улицу. Как казалось ему, никем не замеченный.
Он стал совершенно чужим в собственном доме. Всюду он видел какие-то Маринины шмотки, которые словно бы метили территорию. Он умел безошибочно их вычислять: подсказывало чутье. На перилах ее колготки. Почему? И зачем? Кто-нибудь вообще убирает квартиру? Это, в конце концов, неприлично… Он умел отличить яблоко, ею надкусанное, лежащее на столе. Это было вызывающе наглое яблоко. Даже ее жвачка в пепельнице была злой.
Илюшка всегда находился в обществе женщин, и Вадим практически не имел возможности с ним общаться. Только задумывался о том, что же происходит в его маленькой голове. Иногда он видел сына издалека: тот с непроницаемым видом слушал глупый галдеж.
Тем временем пребывание Марины у них в гостях затянулось: две недели давно прошли. Вадим, даже с ней не встречаясь, чувствовал враждебность со стороны приживалки. Он утешал себя тем, что она, скорее всего, видела в нем угрозу своему положению. Няня же относилась к Вадиму снисходительно и насмешливо. Здоровалась, интересовалась, как он себя чувствует и не нужно ли ему что-нибудь. Ему никогда ничего не было нужно.
В одно воскресное утро женщины собрались куда-то уехать втроем. Они суетились, шумели по всей квартире. Создавалось впечатление, будто их по меньшей мере человек пятьдесят. Вадим случайно столкнулся с няней в гостиной. Она оскалила зубы и, проходя мимо, очень громко подумала:
