Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
За деревней пес быстро взял след и, несмотря на прошедший дождь, побежал за стариком, почти не сбиваясь: у старика был свой и сильный запах. Пес наткнулся на ночлег, зола в костре — холодноватая, мокрая, но свежая; пес был зол, голоден и быстро шел по следу. Старика он нашел за оврагом. Старик, сам промокший, раскладывал травы на выглянувшем солнышке — сушил, попадал в дождь и вновь сушил. Мешок старик повесил на ветру, на суку осины.
— А-а, вот чего ты хочешь! — Старик дал ему кусок хлеба, и пес сразу, с лету смял его.
Старик дал ему еще кусок, намазав маслом, это было вкуснее, но пес глотал, вкуса почти не слыша. Он и яблоко съел, он дожил и до этого. Он был сильный неглупый пес, однако сравниться с породистыми собаками он не мог: когда они гремели медалями, он гремел цепью. И родословная вся на цепи, и сам он тоже, неумелый: он даже лесной мыши не мог поймать. Поперхнувшись яблоком, он долго кашлял, чистя глотку и злобно щелкая зубами на оводов.
— Убегаешь, — выговаривал ему старик. — Не понимаешь ты человечьей любви. Но ты еще поймешь… — Старик, соскучившийся, впал в болтовню и понес, понес. А насытившийся пес отбежал в сторону и уже засыпал: слово «любовь» действовало на него как снотворное.
Свое отговорив, старик взял на этот раз верное направление на деревню, и пес бежал за ним, — они вышли на дорогу, где старик едва не попал, задумавшись, под грузовую. Пес отскочил в сторону, — грузовая гудела, потом перестала гудеть, а потом стала посреди дороги, старик же все шел и шел, пока не ткнулся грудью в радиатор. На него накричали. В машине везли молоко в бидонах; старик, заулыбавшись, попросил немного себе и немного псу. Обе женщины удивились, когда он заплатил деньги: они полагали, что из здравого ума он давно выжил. Пес жадно лакал из пластмассовой стариковской чашки, торопясь и зная, что старик забывчив и больше о еде может сегодня не вспомнить. «Ты куда идешь, дед?» — спрашивали женщины, а старик бормотал им, что травы, мол, надо собирать, пока солнце: торопиться, мол, надо, день короток, жизнь коротка. И он пошел по дороге, спешащий. Женщины — обе в белых косынках — смотрели вслед, и, лишь когда старик и его злобный шелудивый пес стали скрываться, пропадая за холмиком, женщины поехали дальше. Одна села за руль, другая в кузов, к бидонам.
Старик с псом вышли к небольшой станции, где выждали электричку и отправились, чтобы пересидеть слякоть дома. Именно в дожди старик вспоминал, что нужно же получить пенсию.
В каменном теплом флигельке псу было сухо и сытно, но, едва дожди кончились, они опять сели в электричку на Рязань, в сторону Мещеры. Пес валялся у ног Якушкина, и пассажиры без удовольствия посматривали на непородистую собаку. Якушкин забывал его мыть, и теперь на весь вагон пахло псиной. Среди тесно сидящих людей, себя не скрывая, пес постоянно держал злобный оскал.
2
Оборвав вокруг траву, старик отбросил ее и теперь — рыл. Он рыл час без минутного даже перерыва, бережно выбирая из земли корешок, длинный, тонкий, как крысиный хвост, корешок же уходил все глубже. Копал он метрах в ста от речки с названием Пра; речка была вся в павших, гниющих деревьях. Кругом были перелески и болотца.
Оберегая тонкую, готовую порваться ниточку, Якушкин копал и копал огромную яму — сначала ножом, а когда нож, вдруг щелкнув и закрывшись, порезал ладонь, старик копал острой суковатой палкой. Когда палка хрустнула, он копал обломком палки, а потом руками. Он влез в нору головой, расширив ее — влез плечами, после чего протиснул туда туловище. Из норы судорожно летела земля. Старик подгребал руками землю себе под живот, собрав там горку — выбрасывал. Он ушел глубоко; ноги почти скрылись, и только сапоги, дергающиеся, торчали. Пес бегал вокруг, присматриваясь. (Зарывшийся старик был как отражение человека, простирающего руки к небу, где вместо светлого неба — чернота земли.)
Пес с опаской обежал круг и еще круг. Сев рядом с норой, пес засеменил лапами и, нервничая, несколько раз жестко ударил хвостом по земле, как палкой. Старик вылез грязный, перепачканный, вонючий и с землей в поредевших белых волосах. Торжествующий, трясущимися руками выволок он на свет нескончаемый крысиный хвост.
— Слышь, — старик заговорил, — и почему я, дурак, занимался травами, а не корнями? Ясное же дело: вся сила в корне.
Усевшийся на сухом пригорке, он вынул из мешка ступку; настругав туда корень, старик толок его и растирал.
— … В корешке есть особая сила. Ведь какой глубокий! Должен же быть в нем особый сок.
Старик рьяно толок в ступе, когда пес хрипло пролаял, — показались два человека с удочками. Они подошли совсем близко и попросили у старика спичек: их коробок промок. Старик, вспомнив, в свою очередь попросил, чтобы дали псу рыбы. Рыбаки были веселые. Они ушли, бросив псу так много рыбьей мелкоты, что пес жрал, жрал, а потом с острым, раздирающим желанием наметом помчался к реке. Пес обежал болотце, он не захотел там и, лишь припав к речной воде, пил, пил, после чего долго лежал, опьяневший, недвижный, подергивая изредка шерстью от оводов, — а потом опять пил.
Когда он прибежал, старик рыл яму и в ней корень: дерн был снят и яма уже углублена. Пес лег в тени близкого орехового куста. Старик зарылся в землю почти весь, — время от времени скапливающаяся под его животом земля летела, выбрасываемая, черным фонтаном. Пес был тих, был в сытой своей дреме, когда вдруг, как бы от звука, проснулся: сапоги старика, застывшие, торчали из земли лишь подошвами, подошвы были недвижны. Старик был голодный. Пес сунулся: втиснувшись в нору, он обнюхал проверки ради.
Он прыгнул в высокую траву, без труда взяв запах рыбы и след тех двоих с удочками, — но вернулся. И еще раз побежал он вдаль и вновь вернулся.
Покружив, пес лег в шаге от ног старика и лежал. К ночи его разобрало, и он завыл. Кругом была трава, верхушки травы покачивало ночным ветром. Пес понял, что старик мертв, но хотел слышать его болтовню, и слово «совесть», и слово «любовь», после которых он так любил засыпать. Он напряг глотку и взвыл еще.
Глава шестая
1
Инна Галкина припомнила, что, когда Якушкин выходил на умирание — не ел и не пил несколько дней, как-то среди ночи раздались его выкрики. Сам собой сберегавший и экономивший энергию, сутки напролет Якушкин не позволял себе ни шевелиться, ни хрипеть, ни даже шептать, однако в ту ночную минуту произошел, надо полагать, неконтролируемый выплеск запаса сил. Дежурившая в кустах Инна быстро вошла во флигелек, преодолевая тошнотворный, стойкий здесь запах. «… Природа, помогай, — хрипел и метался полумертвый иссохший старик. — Природа!»
Старик улыбался, лежал с закрытыми, запавшими глазами; он впал в экстаз, того не зная. «Белая гора! Белая!.. — закричал он, как бы подхлестнутый изнутри неким ликованием. — Какая белая!» Он выкликнул еще десяток размытых ликующих слов, после чего выклики стали тише. Инна, встревоженная, стояла рядом, пока не убедилась, что старик затих и перестал метаться: он смолк, губы его опять закрылись, сведясь в тонкий синюшный шнурочек.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50