Книга Внутренняя красота - Маргерит Кэй

Стоял прекрасный день поздней английской весны, небо обрело яркий сине-зеленый оттенок, изгороди начали зеленеть, их усеяли коровья петрушка, чистотел, смолевка. Первоцвет собирался ярко-желтыми островками на подветренной стороне каменной ограды, граничившей с одной стороной дороги. Лесистую местность оживили яркие колокольчики, пушистые белые ягнята резвились на волнистых полях. Деревья покрылись свежей зеленой листвой.

— Подобной английской идиллии можно только желать, если бы она занимала тебя как художника, — сказала Кресси, сидевшая в одноколке рядом с Джованни.

— К счастью, меня это не занимает. Цветы обычно пишут художники, любящие замысловатый стиль, — ответил он пренебрежительно.

— Мне трудно найти иное определение, которое так хорошо подходило к тебе, как «замысловатый», — с улыбкой заметила Кресси.

— Буду считать это комплиментом, — ответил Джованни и поклонился. — Скажи, почему тебе так хочется, чтобы мы сегодня пили чай у твоих соседей?

— Тебе не надоело все время торчать в Киллеллане?

Честно признаться, именно она боялась замкнутого пространства. Кресси нашла новое доказательство тому, что логика и инстинкт находятся в состоянии войны после того, что вполне могло бы стать ее единственным опытом физической близости с мужчиной, которого она любила, даже если обоюдная страсть не нашла естественного завершения. Наверное, у них нет будущего, это ясно. Значит, любить его — пустая трата времени. Только она любила и не могла уговорить себя разлюбить его. Как и обещал, он держался на почтительном расстоянии. Она тоже. За одним исключением: всякий раз, когда оба оставались наедине, расстояние сокращалось до предела, стоило им лишь посмотреть друг на друга, но они тут же отводили глаза. Иногда не чувствовали расстояния, когда разговаривали друг с другом. Их влекло друг к другу, притяжение безмолвно, но ощутимо давало о себе знать, точно явление призрака во время пира. Джованни мог отвлечься от своих мыслей, погружаясь в работу. Кресси… была явно разочарована большую часть времени. Она думала, что напряженность спадет, если покинуть студию, не видеть портрета, избавиться от всех сопутствующих эмоций и воспоминаний. Но ничего такого не случилось, хотя Джованни сидел на скамье, отодвинувшись как можно дальше, стараясь не касаться ее рукой.

Кресси снова заставила себя смотреть на дорогу, хотя лошадь очень хорошо знала ее благодаря усилиям экономки лорда Армстронга, которая приходилась дочерью дворецкого леди Иннеллан. Оставалось только держать поводья и чуть направлять животное в нужную сторону.

— После приезда сюда ты почти не выходил из дома, если не считать того дня, когда в парке запускал воздушного змея вместе с мальчишками, — напомнила Кресси Джованни, который, видно, расстроился и затерялся в тайниках своих запутанных мыслей. — Мне казалась, тебе понравится смена окружающей среды.

— Такая смена наступит очень скоро, когда я вернусь в Лондон, — скупо ответил он.

Джованни все чаще напоминал о своем отъезде. Чьими надеждами он манипулировал — ее или своими? Тем не менее в этом обнаружилась одна положительная сторона. Желание рассказывать ему, как она себя чувствует, окончательно пропало. Кресси ужаснулась бы, догадайся Джованни о глубине ее чувств к нему, поэтому делала все, чтобы тот ни о чем не догадался, иногда часами бесполезно думая о Силии и учебе, хотя размышлять об этом было слишком рано, ведь письмо вряд ли достигло А’Кадиза, а сестра еще не успела написать ответ.

— Должна кое в чем признаться, — заговорила Кресси с притворной беспечностью. — Я приняла приглашение на чаепитие не только ради того, чтобы покинуть Киллеллан. У меня была и другая причина.

— Звучит зловеще.

— Я хотела преподнести тебе сюрприз, приятный сюрприз. Не спрашивай, испортишь все.

— Кресси, я ведь уже говорил, что не люблю сюрпризов. В моей жизни их было предостаточно, и ни один из них не принес ничего приятного.

— Ладно, будь по-твоему. — Кресси вздохнула. — Я узнала от Беллы, что к Иннелланам приедет гость, с которым тебе будет интересно познакомиться.

— С какой стати? — хмуро спросил Джованни.

Кресси молчала, опасаясь, не поступила ли она опрометчиво. Ведь Джованни не говорил, что станет писать еще кого-то, кроме нее, в своей новой манере. Но он так увлекся своей идеей, что вряд ли снова будет создавать идеальные картины, даже если те принесут огромные деньги. Сможет ли он вернуться к прежней манере?

— Он вроде какой-то эксперт по новейшим веяниям в искусстве, — выпалила Кресси. — Я подумала, тебе захочется поговорить с ним о… о своей новой… Я подумала, что было бы полезно… если бы ты поговорил с ним, — нескладно закончила она, ибо насмешливое лицо Джованни стало грозным.

— Почему ты считаешь, что имеешь право столь бесцеремонно подходить к моему творчеству? Разве я посылаю твои учебники по математике издателю с просьбой опубликовать их? Неужели у меня хватит смелости писать твоей сестре в Аравию и просить, чтобы она предложила тебе место в одной из своих школ?

— Речь идет не о школах в истинном смысле этого слова. Некоторые из них представляют лишь палатки, которые выдают за школы. Но я поняла тебя, — торопливо оправдывалась Кресси, ибо у Джованни был такой вид, будто он собирался вышвырнуть ее из экипажа. Или выброситься из него сам. — Прошу прощения. Я не думала, что веду себя бесцеремонно. Мне показалось, если бы ты поговорил с ним, объяснил…

— Что именно я должен объяснять? — грубо спросил он. — Кресси, один портрет. Я пишу один портрет, он еще не закончен. Я даже сам не знаю, что и думать о нем. Неужели ты и в самом деле хочешь, чтобы я показывал его каждому встречному, особенно если учесть сам сюжет? Ты хочешь, чтобы все увидели тебя в мужской одежде с обнаженной грудью?

— Я совсем упустила это из виду.