Но вот остроконечные пули 7,65 «вальтер» прошили легкий «броник» и изорвали мне правое легкое… По крайней мере — треть из тех самых полутора десятков.
А с таким долго не живут. И — как окончательная насмешка судьбы: рядом, руку протяни, находился операционный стол и все необходимое. Но нам нужно было бежать из горящего особняка, пока нас не похоронило здесь заживо под обломками. Я еще успел улыбнуться сквозь кровавый туман в глазах. Но «Desert Eagle .50» не бросил — настоящий мужчина умирать должен с оружием в руках. И ради любимой женщины.
Но пока нужно было ее еще спасти, вывести отсюда… А потому я нащупал на разгрузочном жилете медицинский подсумок быстрого доступа. Очередное приобретение у Тараса. Вколол себе наугад несколько шприц-тюбиков обезболивающего и стимуляторов побольше. Минут на десять-пятнадцать должно хватить, а там… Разорвал пару армейских перевязочных пакетов, скомкал и затолкал под изорванный бронежилет. Это должно уберечь меня от пневмоторакса.
— Что случилось?! Игорь, ты ранен?!!
— Спокойно, Кира, — сквозь зубы, чтоб не расплескать кровь изо рта, сказал я. Боль притупилась от действия спецпрепаратов. Но голова кружилась сильно. Кивнул Жудинову, тот понял без слов и вскинул «помповый» гранатомет…
* * *
Как выбрались из того ада, не помню. Заметил только, как упали внутрь прогоревшие стропила крыши. Кто-то стащил с меня «разгрузку» и «броник». Пытались перевязать, колоть препараты, капельницу поставить — да где уж там…
И пронзительный крик Киры;
— Игорь, не умирай, ну, пожалуйста!!!
Однако жизни мне было отмерено минут пять, ну — от силы десять. С такими ранами не живут. Сам в Чечне прошел через это, когда сквозь неплотно сомкнутые ладони уходит жизнь еще одного «братишки». Страшное это чувство.
А потом: острый укол в шею и мрак.
Ощущение, будто всплываешь на поверхность из ледяной воды. А потом меня бросало то в жар, то в холод. Зверски хотелось пить. Жажда — просто сумасшедшая! И водой не напиться.
Сколько крови влил в меня Генри, я даже и не знал. Это он сделал меня себе подобным по просьбе Киры. В самой последней, буквально за гранью, попытке спасти меня от неминуемой гибели.
Выходит, что и она сделала добро из зла, потому что его больше не из чего делать. Что ж, нам ли спорить с Фридрихом Ницше?
Так я стал вампиром.
ГЛАВА 22
Одна светлая грань добра
Кире, конечно же, повезло в свое время гораздо больше, чем мне. У нее был целый лунный месяц — двадцать восемь дней между полнолуниями. У меня же оставалась примерно половина из этого периода. Того отрезка времени, когда я еще способен сохранять то немногое, что оставалось во мне от человека. А потом… Придется мне в последний раз взять в руки свой верный «Desert Eagle .50», чтобы заглянуть в черный провал ствола с расходящейся спиралью нарезов.
Но сдаваться просто так, без боя, я не намеревался. Все же не зря пришлось разгадывать кровавый ребус — тайну вампирского гемоглобина, его страшные свойства белкового инфекционного агента, того самого аномального приона. Вот только думал ли я, что придется экспериментировать на себе? Хотя это удел многих выдающихся ученых.
* * *
Например, когда Луи Пастер создал вакцину от бешенства, ее некоторое время боялись применять в случаях, когда не было точно известно, было ли бешенство у покусавшей человека собаки. Врачи думали, что если собака окажется здоровой, то действие вакцины вызовет у человека смертельно опасную болезнь. И тогда врач Эммерих Ульман предложил Пастеру провести опыт на себе. Он просто пришел к Пастеру и сказал: «Сделайте мне прививку. Посмотрим, умру я от бешенства или нет». Ульман остался жив, а врачи стали более широко применять вакцину и спасли немало жизней.
Опыт американского врача Роджера Смита из штата Юта был более опасен. В 1944 году вызвался под наблюдением коллег исследовать на себе свойства яда кураре. После инъекции стал развиваться паралич. Сначала были парализованы мышцы горла, и Смит подумал, что захлебнется слюной, затем паралич распространился на мышцы конечностей, после этого стало затрудняться дыхание. Только срочная реанимация смогла спасти Смита. Но отважный врач рисковал не напрасно. В результате его исследований стало возможным применение яда кураре в небольших дозах для расслабления мышц брюшной полости при хирургических операциях.
Казалось бы, медицинские эксперименты на себе — «дела давно минувших дней». Однако нет: и сейчас исследователи испытывают свои гипотезы на себе. Например, австралийские ученые Робин Уоррен и Барри Маршалл открыли на слизистой оболочке человеческого желудка бактерию Helicobacter pylori. Они предположили, что именно она, а не стресс или острая пища, становится основной причиной гастрита и язвы желудка. Для подтверждения этого Барри Маршалл выпил содержимое чашки Петри с культурой этих бактерий. И из-за этого у него развился гастрит. В 2005 году Уоррен и Маршалл за свои работы по Helicobacter pylori получили Нобелевскую премию.
* * *
Но мне Нобелевская премия была не нужна. Пока я наслаждался мощью, которую давал темный дар вампира, это была та грань зла, которая теперь отражалась и в моих глазах.
Восприятие вампира кардинально отличалось от человеческого. Это выглядело так, как будто бы я не только видел зеленые кроны деревьев, но и мог разглядеть каждый, даже самый маленький листочек в этой кроне. Более того, я мог предугадать каждое движение зеленого листка под ветром.
Ресурсы серого вещества коры больших полушарий головного мозга казались безграничными — такими они и были. Я стал ну просто охренительно умным исчадием! Появились новые способности к восприятию и обработке информации. Теперь я мог по желанию изменять светочувствительность сетчатки глаза, фокусировать зрение так, что отпадала надобность в любых прицелах. А те, что использовались, давали совершенно иную, более четкую и глубокую картину. Мог воспринимать инфракрасный диапазон спектра, причем не только глазами, но и буквально кожей. Появилось чувство объемного восприятия, своеобразная «локация».
Слух и обоняние тоже трансформировались. Не то чтобы я стал лучше слышать или воспринимать запахи, просто стал четко воспринимать полутона и едва заметные нотки. И мог их тут же четко идентифицировать.
Способность мыслить меня просто поражала. Человек только открывал рот, а я уже знал, что он скажет: по его вазомоторике, неосознанным движениям, непроизвольным рефлексам. Буквально на лету ловил основные постулаты и опорную систему символов, которую человек использует в своей речи. Мог по мельчайшим и вроде бы несвязанным деталям составить целостную картину происходящего и спрогнозировать дальнейшие события.
И мне все это нравилось!
Днем я старался отсыпаться, солнце, которое я и так не слишком жаловал, вызывало у меня раздражение, и не только моральное. Ультрафиолет жег все сильнее мою чувствительную кожу и не менее чувствительную душу, вернее — ее остатки. Обрету ли я ее когда-нибудь снова?
