Они с Квимби вошли в дверь трактира и, подойдя к пареньку в огромных очках, читавшему за деревянной стойкой толстую книгу, попросили у него две комнаты на ночь. Джонатан склонил голову набок, чтобы прочитать название на переплете. Его всегда так и подмывало выяснить, какие книги читают те люди, с которыми он сталкивается. Очень часто он мог сказать по виду обложки, что книга и гроша ломаного не стоит. Обычно, если обложка была такой, как надо, – темной, выглядящей старинной, с золотыми или алыми буквами, – то и содержание книги могло с ней сравниться. В том, что касалось Джонатана, правильная книга должна была таить в себе великие обещания. Та книга, которую читал юноша, была хорошей книгой. На ней был нарисован огромный корабль, идущий под всеми парусами и рассекающий носом волны; он шел мимо пустынного скалистого островка, и ветер раздувал его паруса. Заголовок гласил: «Великие дни пиратства на островах Флеппедж».
Упоминание о пиратах внезапно напомнило Джонатану о карте сокровищ, и он вдруг подумал, что карта, наверное, утонула вместе с кораблем. В конце концов, ведь ее не было у Профессора, когда он тем вечером вышел на палубу. Должно быть, она осталась в его каюте. Возможно, в этот самый момент ее изучали кальмары на речном дне.
Джонатан начал сожалеть о потере карты. Потом ему пришло в голову, что он еще не удосужился остановиться и пожалеть о потере Профессора или кого-нибудь из остальных. Разумеется, это объяснялось отнюдь не тем, что он был бесчувственным, просто он был убежден, что это дурной тон – оплакивать человека, который, возможно, еще не умер. То же самое, решил он, относится и к картам сокровищ.
Парнишка взял у них деньги, дал каждому по ключу от комнаты и, направив их по коридору и направо, где они могли, как он сказал, получить еду и питье, вернулся к островам Флеппедж. В зале их встретили скрип отодвигаемых стульев и звон стаканов. Из открытой двойной двери, расположенной примерно посредине боковой стены, клубами шел табачный дым. Совершенно очевидно, в трактире собралась веселая компания, потому что Джонатан услышал смех и чьи-то голоса, читающие стихи, по правде говоря знакомые стихи, и читали их голоса, которые он уже слышал раньше. Сопровождаемый Квимби, он вошел в большую общую комнату со столами, стульями и жарким пламенем, пылающим в просторном камине. Какой-то пес, дважды гавкнув, бросился к нему. Это был старина Ахав, и он тут же начал приветствовать хозяина и скакать взад-вперед. Он подлетел к Джонатану, попытался затормозить у его ног, но вместо этого врезался в него. Потом отбежал на несколько футов, раз или два подпрыгнул в воздухе на манер лягушки и опять бросился к Джонатану.
– Привет, старина Ахав, – сказал Джонатан, почесывая ему голову. – Это господин С. Н. М. Квимби, галантерейщик.
Квимби тоже потрепал Ахава по голове. Больше никто в комнате не обратил на них внимания. Все были заняты тем, что смотрели на Гампа, который стоял на стуле у камина и читал стихи с листочков бумаги, скрепленных вместе. Буфо сидел за столом рядом со стулом Гампа и удовлетворенно прислушивался. Как было известно Джонатану, это означало, что стихотворение явилось плодом совместного творчества. Если бы оно было результатом усилий одного Гампа, Буфо не выглядел бы и наполовину таким удовлетворенным. У него руки бы чесались выложить Гампу, почему именно стихотворение – сплошная нелепица.
– Стук и грохот машин! – выкрикивал Гамп. – Трубы, изрыгающие дым! Зловещий клубящийся туман! Летучих мышей писк!
На последних двух строчках он понизил голос до театрального шепота и растянул звук «ш» в слове «мыши» примерно на полмили. Дюжина или около того постояльцев, сидящих в комнате, разразились громкими аплодисментами, в основном инспирированными Буфо, который в конце стихотворения вскочил на ноги и неистово захлопал. Джонатану показалось, что это было хорошее стихотворение – в нем было много движения. Правда, он не был уверен, что одобряет попытку прорифмовать «дым» и «писк», но, вполне возможно, это было то, что один из его старых учителей называл половинной рифмой. В любом случае никто другой в комнате, похоже, не возражал против этого.
Гамп поднял глаза от своих листков со стихами и увидел, что в открытых дверях стоят Джонатан и Квимби.
– Бинг! – крикнул Гамп и стукнул Буфо по затылку.
– Эй! – послышался в ответ голос Буфо, и он попытался ударить Гампа, но опоздал. Гамп уже слезал со стула и бежал к Джонатану. Буфо быстро последовал за ним.
Какое-то время все пожимали руки и хлопали друг друга по спине. Джонатан боялся, что Гамп и Буфо начнут подшучивать над костюмом Квимби, но они этого не сделали. Буфо порывался было раз или два – или, по крайней мере, так показалось Джонатану, – но его дипломатичность одержала верх, и он промолчал. Направляясь к своему столику у камина, они с Гампом усиленно перемигивались, и Гамп, подтолкнув Буфо локтем, поддернул штаны до икр и на минуту принял унылый вид. Квимби, однако, ничего не заметил, так что это никому не повредило. Буфо и Гамп, как заметил Джонатан, были в прекрасной форме.
Никто из них еще не ужинал, поэтому, прежде чем начать разговоры, они заказали себе большой кусок мяса, пирог с грибами и по стакану эля. Потом Джонатан спросил у двух коротышек про Майлза и Профессора.
– Мы их не видели, – сказал Гамп.
– Ни малейшего следа, – добавил Буфо. – Мы бежали к тебе, а за нами гналось совершенно немыслимое чудовище.
– Я с ним встречался – человек без головы, – сказал Джонатан.
– Он самый, – подтвердил Гамп. – Без головы. Ты можешь себе это представить? Как, черт возьми, он мог видеть, куда идет? Вот о чем я спросил себя сразу же. Только вообразить себе – человек без головы. Кто это вообще?
– Какой-то демон из реки, – ответил Джонатан. – Кок говорил нам, что на южном берегу реки водятся привидения, что по ночам из леса выходят духи и тому подобная нечисть. Полагаю, он был прав.
Буфо скорчил гримасу, адресовав ее своему стакану с элем.
– Да, совершенно прав. Прошлой ночью я видел такие вещи, от которых можно сойти с ума. Та старуха с белыми глазами, которая прошла мимо нас, что-то напевая – на самом деле это было больше похоже на карканье. Мы сидели на второй палубе, покуривая трубку и сочиняя стихотворение, которое называлось «Бедный Сквайр пропал» – через минуту я тебе его прочитаю, – и тут идет она, шагает к нам с корзинкой в руках. Она остановилась и посмотрела на нас, и ее глаза были как тесто.
– Шары, наполненные молоком, – вставил Гамп.
– Это было ужасно. Ну и в общем, крышка корзины откидывается, и что же там внутри? Голова того безголового. Вся окровавленная, растрепанная, ужасная. По крайней мере, я полагаю, это была его голова. Она должна была быть его; они не могли бы проделать этот номер со слишком большим количеством людей.
– И она подает эту голову мне, – перебил его Гамп.
– Бог мой, что же вы сделали? – спросил Квимби, на чьем лице отразился ужас.
– Я ударил по этой чертовой штуковине, и она шлепнулась в реку, – ответил Гамп. – Вышиб ее прямо из грязных рук этой старухи.
