— Снегоход водить умеешь?
— Я вожу все, что ездит. Топливо-то годное?
— Топливо специальное, разработано под местные условия. Низкая точка замерзания, быстрое оттаивание, и от кристаллизации ему ничего не делается.
— Да я уж догадался, что вы на родине.
А он не так прост. Впрочем, грош цена боевому роботу без толики наблюдательности.
Они переоделись, Кирилл прихватил с собой зимний комплект для Натали, ориентируясь на минимальный размер, а Норм — еще два дыхательных аппарата. Снаружи стемнело, а внутри жилые помещения, предназначенные для техников, нагрелись до приемлемой температуры. Пора возвращаться на «Балерину».
Солнце опускалось за спинной хребет дракона, равнина тонула в приливе теней. Две черные точки — одна чуть больше другой — давно уже скрылись из виду, а подстраивать оптику мониторов Натали не рискнула. Ночью похолодает. Если они не найдут то, за чем пошли, сумеют ли вернуться? Натали поймала себя на том, что не имеет ни малейшего понятия о продолжительности ночи на Сив, о местной температуре и о совместимости всего этого с человеческой жизнью.
Плохо без дела. Когда руки заняты, мозги можно отключить. Не могу, не хочу ни о чем думать. Все нынешние мысли — ногтем по стеклу.
— Мэм, простите... Вы меня не подстрижете?
Едва не сказала: «Что-о-о-о? Да зачем сейчас-то?» Ей никогда не перестать удивляться Игрейне.
— Конечно, если хочешь. А не жалко?
— Да я бы пожалела, если бы всю жизнь проходила с длинными. Пожалуйста! Я никогда не носила стрижку. Я бы еще и покрасилась, если б было чем. Кааардинально! — Она прыснула, с комической важностью произнеся это слово. — В черный цвет. Или нет — в рыжий!
Дура. Трижды дура. Ясное дело, с длинными Игрейниными волосами полно возни. Мыть, расчесывать, заплетать. А уж какими тощими, жалкими прядями они ложатся на пол с тех пор, как начали лезть... Слезы.
Улыбайся!
— А давай! То-то они удивятся. Ножницы есть у тебя?
Ножницы нашлись в багаже, в косметичке, плечи и одежду Грайни Натали прикрыла шелковым парео веселенькой расцветки. Девочки ехали на каникулы. Купальники, платочки...
— Можно, я сяду лицом к мониторам?
— Конечно!
Они попытались было захватить под свои нужды пилотский ложемент, но отказались от этой мысли: спинка кресла была выше головы девочки. А на табуретке Грайни выглядела жалко донельзя. Она уже не могла держать спину прямо.
Улыбайся!
Натали сделала ей куцую челку, затылок вовсе сняла под гребенку, на макушке оставила сантиметра три и выпустила прядки на висках длиной до мочки уха. Пол-Грайни, не меньше, осталось лежать на полу.
А ведь и вправду стало лучше, будто косы были грузом, давившим на плечи. Брови поднялись удивленными черточками, обрисовались скулы, линия подбородка и угловатых плеч намекала па прелесть девушки, которой Грайни могла бы стать. Взглянув на себя в зеркало, девочка недоверчиво засмеялась:
— Прикольно!
— Как ты себя чувствуешь? — пришлось набраться духу, чтобы задать этот вопрос.
У нее морщинки на щеках. А еще два дня назад были ямочки.
— Так, будто каждой моей клетке наплевать па остальных. Да и на себя тоже. Еще колышутся, пульсируют, мембраны сокращаются, но лениво. Скучно им. Мне все время хочется спать. Не надо меня утешать, мэм. Или как правильно — миледи? Они ведь не садисты: все будет быстро, чисто и совсем не больно. Вы уж простите, но я думаю, что мне повезло. В хосписе все чужие, профессионально вежливые за свою зарплату. Конструкторы столько в меня заложили: неужели, вы думаете, они не позаботились, чтобы мне не было страшно?
— А Мари? Она знает?
— Мари знает только то, что ей следует знать.
— Дети, они ведь довольно жестоки со своими игрушками? Мари...
— Только до тех пор, пока не знают боли. Мари не должна знать... ну, про меня. Вы ведь не скажете? Ничего хорошего из этого все равно не выйдет. Что нам за счастье, если она наговорит отцу злых и обидных слов?
Самое страшное, если девочка Мари Люссак, услышав правду, скажет: ах, вот как? А я-то и не знала. Ну, значит, так тому и быть.
Мне очень хочется вывернуть Люссака наизнанку. Мои расстрельный список растет.
— Нет ничего недостойного в том, чтобы привязаться к роботу, — сказала Грайни. — Стыдно путать его с человеком.
Натали поспешно отвернулась к мониторам, сообразив, что, как и большинство Грайниных фраз, в этой два, а как бы и не три смысла. Стыдно — кому? И кто решил, будто должно быть стыдно? Это Люссаки определяют, что считать человечностью? И кем они сами себя считают?
— О! Вон они возвращаются!
Две слепящие точки росли на темной долине. Это фары. Натали нагнулась убрать состриженные волосы, а когда покончила с ними, Кирилл уже выходил из шлюза.
— Вот здорово! — воскликнул он с порога. — Еще одна девочка? А та где?
Норм стоял у него за плечом, как тень, почти невидимый в глубине: лампочку в шлюзе так и не поменяли. Только глаза его блестели.
— Спасибо, — сказал он, проходя мимо. — Вы дали ей, наверное, день. Она сияет.
Это были первые слона, сообразила Натали, сказанные им после... Ну, в общем, после.
Тогда-то он просто сгреб Игрейну в охапку и, невзирая на беготню и крики вокруг, что-де там душно и тесно, перенес ее к себе в «сундук», на нижнюю койку. Границу провел. Если у вас, людей, достаточно такта, вы не переступите ее.
— Нас это вполне устроит! — заявила Игрейна, вывернув голову над его локтем.
Потом он забрал ее вещички и сидел подле нее две ночи. Люди, правда, тоже не спали из-за нервов, попеременно ломясь в «сундук», — мол, не надо ли чего? — пока гард из приоткрытой двери не рявкнул шепотом: дайте ребенку спать, больше от вас ничего не требуется. Продукт, оплаченный Люссаком, весь вышел, она теперь моя,
И вот эта трещина начала затягиваться. Попробуем заново? Те же фигуры, правила — другие?
— В старые-престарые времена на одну планету напали драконы. Они прилетали из космоса, из секторов, которые числились необитаемыми, и норовили сжечь цветущий мир своим огненным дыханием.
— Зачем?
— Ну... зачем захватывают миры? Они хотели поселиться там и сделать его удобным для себя. Для этого им надо было уничтожить всех людей этой планеты. Но король этого мира собрал своих рыцарей и повелел им сражаться с драконами не на жизнь, а на смерть. До тех пор, пока одна сторона не ляжет под тяжестью потерь.
— А принцесса там была?
— Принцесса? Да, конечно. Она любила одного рыцаря и все смотрела вверх и надеялась, что он ее спасет. Рыцарь был герой, первый среди равных, все его любили и шли за ним в бой с веселой песней. Он убивал драконов, но драконы убивали его друзей, и рыцарей становилось все меньше.
