Вернон Майлз обладал замечательным чувством юмора. Все присутствующие встретили его слова смехом и принялись пожимать мне руку. Ну, тут я и намекнула, что ищу работу.
— То есть вы хотите играть на сцене? — уточнил он.
— Все равно чем заниматься, лишь бы работать в театре. Если пожелаете, могу поднимать и опускать занавес.
Такой смелый ответ и весь мой вид, говоривший о том, что отказ не принимается, помогли добиться цели, и Вернон Майлз действительно устроил меня на работу второй помощницей помощника режиссера. Несмотря на громкое название должности, на самом деле я выполняла функции курьера, но все равно первый шаг по лестнице, ведущей к успеху, был сделан. А чего стоило прийти в дом тетушки и сообщить всему семейству, что я работаю на сцене с самим Верноном Майлзом!
Помимо основных обязанностей, я подменяла заболевших дублерш. Счастливое, беззаботное время! Но самое главное — теперь мы с Верноном Майлзом виделись каждый день. Я всегда уходила из театра одной из последних, подгадывая время, чтобы встретиться с ним на выходе.
Майлз перестал называть меня «Верным стариком» и придумал другое имя — Фиделити,[2]что звучало гораздо приятнее. Я же взяла на себя обязанность отгонять от служебного входа всех его назойливых поклонников. Такую же услугу я оказывала и остальным членам труппы, и некоторых стала грызть зависть. В закулисном мире таится много злобы, которая проявляется по-разному, хотя сами «звезды» этого не замечают.
— Не хотела бы я оказаться на вашем месте, — призналась я как-то вечером Вернону Майлзу.
— Что так? — удивился он.
— Вы бы сильно удивились, если бы услышали сплетни, что передаются шепотом за спиной, — сообщила я. — В лицо все льстят, но стоит отвернуться, и злым языкам нет удержу.
По-моему, предупредив его, я поступила порядочно. Такой славный, благородный человек! Как можно равнодушно выслушивать нападки в его адрес? К тому ж он был в меня немного влюблен. Так, ерунда, ничего серьезного. Однажды поцеловал под омелой на рождественской вечеринке, и, должно быть, самому стало стыдно, потому что на следующий вечер выскользнул из театра тайком, даже не попрощавшись.
Всю неделю я ждала в коридоре, но Вернон ни разу не вышел один. А в субботу постучала в дверь гримерной, точно зная, что там нет посторонних. Увидев меня, он, похоже, испугался.
— Привет, Фидо! — Теперь Майлз звал меня именно так. — Я думал, ты ушла домой.
— Нет. Хотела узнать, не надо ли чего.
— Очень мило с твоей стороны. Нет, все в порядке.
Я стояла и ждала. Если вдруг захочет поцеловать, возражать не стану. Кроме того, может и до дома подвезти, ведь сам живет в Челси, а это по пути. Потоптавшись на месте, я об этом намекнула, но Вернон Майлз как-то натянуто улыбнулся и заявил, что, к сожалению, едет ужинать в отель «Савой», а он находится совсем в другой стороне.
А потом вдруг закашлялся и стал хвататься за сердце. Испугался очередного приступа астмы, которой давно страдал. Умолял позвать костюмера, дескать, тот знает, как надо действовать. Я не на шутку встревожилась и, разумеется, исполнила просьбу. Костюмер не замедлил явиться и тут же выставил меня за дверь, пояснив, что мистер Майлз должен минут двадцать отдохнуть, а иначе сорвется ужин в отеле «Савой». Думаю, он просто завидовал нашей дружбе, потому что с того самого вечера неотлучно караулил дверь в гримерную и, стоило мне появиться, вел себя прямо-таки оскорбительно. Как недостойно и глупо! Да и обстановка в театре в корне изменилась. Актеры из труппы взяли манеру перешептываться по углам, не желали разговаривать и, заметив меня, отворачивались.
Короче говоря, сценическая карьера рухнула, не успев начаться. А тут еще добавилась смерть отца. Ему сделали диагностическую операцию по поводу болей в желудке. Правда, ничего представляющего угрозу для жизни не обнаружили, он просто не проснулся после наркоза. Мама страшно горевала, ведь она любила отца, несмотря на бесконечные придирки и нытье. А мне теперь на некоторое время пришлось осесть дома и поддерживать мир между мамой и тетей Мэдж.
Правительство обязано позаботиться о стариках. Ситуация просто ужасная! Я твердила обеим об отсутствии какой-либо поддержки людям, у которых с возрастом сдает здоровье. Предупреждала, что в любой момент их может постигнуть участь отца, и тогда они долгие недели будут валяться в больнице, хотя никаких серьезных болезней нет. По-моему, необходимо открывать дома для престарелых с горячей и холодной водой в каждой комнате, рестораном и штатом медсестер и сиделок, чтобы пожилые люди спокойно отдыхали, не тревожась о завтрашнем дне. Разумеется, я не сетовала, что пришлось забыть о карьере актрисы и присматривать за старушками, но где взять денег на содержание матери, когда не станет тети Мэдж?
Шел 1939 год, и к тому времени обе стали очень нервными и раздражительными. Нетрудно представить, что мне пришлось пережить, когда началась война и нам на голову полетели бомбы. Я не сомневалась, что прежде всего станут бомбить район вокзала «Виктория», здесь же находится железнодорожная станция. В мгновение ока я упаковала вещи и отвезла маму и тетю Мэдж в Девоншир. И вот ведь ужас! На пансион в Эксетере, куда я их устроила, сбросили бомбу. Прямое попадание. Мама и тетя Мэдж погибли, а дом рядом с «Викторией» благополучно простоял целым и невредимым до конца войны. Такова жизнь, верно? Или, вернее сказать, смерть.
Гибель мамы и тети Мэдж потрясла меня до глубины души, и со мной случился нервный срыв. Именно по этой причине меня не призвали на службу в армию вместе с другими девушками и молодыми женщинами. Для работы медсестрой в госпитале я тоже не годилась, вот и нашла работу секретарши при славном слепом старичке миллионере, в надежде прийти в себя и восстановить силы. У него был огромный особняк в Шропшире. И вы не поверите: несмотря на искреннюю привязанность, он не завещал мне после смерти ни пенса.
Делами покойного занялся сын, и его жена меня невзлюбила. А вернее, это я испытывала к ней антипатию. К тому времени война в Европе закончилась, и я решила вернуться в Лондон, где устроилась секретарем при одном журналисте на Флит-стрит.
Именно тогда я и познакомилась с репортерами и другими людьми, работавшими в газетах. Окунувшись в мир прессы, невольно слышишь множество сплетен разного рода, даже если сама ты человек в высшей степени тактичный. А уж в отсутствии деликатности меня обвинить нельзя. При всей добросовестности существуют рамки, которых надо придерживаться, если хочешь пресечь скандал. Однако меня это не касается, даже при наличии времени, чтобы отследить каждую историю от начала до конца и проверить, насколько она правдива. Что касается слухов, самое лучшее неизменно повторять, что это всего лишь людская молва, распространять которую недопустимо ни при каких обстоятельствах.
Работая секретарем у журналиста, я и познакомилась с Кеннетом, который был совладельцем фирмы «Роузенке», занимающейся моделированием одежды. Известное имя в мире высокой моды. По-моему, они числились на третьем месте в десятке лидеров. Люди по сей день считают, что компания принадлежит одному человеку, этакой затворнице, что сидит в башне из слоновой кости. Однако в действительности ею владеют или владели Роуз и Кеннет Собоун, которые весьма продуманно и остроумно объединили в названии фирмы оба своих имени. А как по-вашему?
