— От грехов.
— И теперь грехов больше нет?
— Они есть, — сказал он, — грехи еще существуют, но…
— Но не существует, — сказал я.
— Бог-отец, — сказал он, — принес в жертву своего возлюбленного сына ради нас, людей.
— Кому?
— Что значит: кому?
— Принести в жертву можно что-либо кому-либо. Бог — о ужас! — принес в жертву своего сына. Но кому? Самому себе?
На подобные вопросы у господина Ка, который, впрочем, был без всякого сомнения хорошим человеком, удовлетворительных ответов не было.
Чтобы его не обидеть, свои заключительные выводы я оставил при себе: те, кто объявляют себя сегодня приверженцами «сына человеческого», находятся именно в том состоянии, в котором «сын человеческий» их не хотел бы видеть. Они следуют целой куче сложнейших обрядов и думают, что этого достаточно. Они бросаются на колени в своих большей частью роскошнейших храмах, сотни раз произносят одну молитву за другой, постятся, опрыскивают всю местность вокруг святой водой, нашептывают в шкафах в уши своим священникам о своих грехах и так далее и тому подобное. Но они совершенно не напрягают свой мозг, чтобы познать бога, а своим ближним разбивают черепа.
Я опасаюсь, что добрый «сын человеческий» умер совершенно напрасно.
Я побывал во многих храмах Вечного города Л'им. Как я уже отмечал, они чрезвычайно роскошные, их украшают великолепные картины и статуи, хотя, к сожалению, по большей части изображающие различные катастрофы. Но что изображение печального по своей сути события может пробудить у созерцателя особые чувства, если это выдающееся произведение искусства, показала мне одна скульптура[67]в самом большом из больших храмов города, собственном храме Великого Святого отца-священника. Эту скульптуру найдешь — я чуть было самым смехотворным образом не сказал: когда ты придешь сюда — сразу же справа после входа. Она настолько тонко высечена из камня и обладает такой трогательной красотой, что я в изумлении застыл перед ней, как вкопанный. Скульптура (она из белого мрамора) изображает женщину, печально склонившуюся над молодым мужчиной, чье мертвое тело лежит на ее коленях.
Я принял это за изображение, и весьма достойное, конца трагической любовной истории. Но господин Ка сказал мне: речь идет о снятом с креста сыне человеческом и его матери-девственнице.
Каким образом мать может быть одного возраста с сыном? Она что, осталась не только девственницей, но к тому же и не состарилась? Нет, столь великий художник как тот, что создал эту скульптуру, не может быть таким слабоумным!
К сожалению, я не запомнил его имя, поскольку оно чрезвычайно сложное. Но во время созерцания скульптуры моя душа пришла в такое же великое состояние, как тогда, когда я слушал Небесную Четверицу Бэй Тхо-вэня.
Может быть, они были знакомы друг с другом? Кто знает.
Мы бродили по городу. С тех пор, как я написал тебе вышеупомянутое, прошло несколько дней. Ло-лан постепенно становится все более утомительным. Он ворчит на всё и на всех, особенно ему не нравится завтрак в монастыре. Я ему, правда, сказал: «Что ты, собственно, можешь потребовать за эти незначительные денежные бумажки?» Его раздражает, что здесь дают только белый пшеничный хлеб, а именно те большие хлебные шары, которые по ту сторону гор называются Бу Лой-ки, а здесь Пи Лой-ки. Тут они размером почти с голову ребенка. В первый раз, когда мне подали Пи Лой-ки, я в прямом смысле слова испугался, но внутри они оказались полыми. Ло-лан требует то, что он называет «наш зернистый черный хлеб» — по моим понятиям почти что несъедобные ржаные глыбы, нарезанные кусками и имеющие вкус пыльного картона.
Ну ладно — я прощаю бедного парня. Жизнь обошлась с ним чрезвычайно сурово, почему же он должен прославлять ее. И чудесного исцеления не произошло. Недавно мы были с ним на большой площади перед Главным храмом. Там собрались сотни людей, и все они смотрели вверх. Из одного, кажущегося на расстоянии крошечным окна в боковом храмовом дворце вывесили красный платок, а потом появился человек, говоривший что-то непонятное. Люди вокруг орали во все горло. Некоторые упали вниз, по большей части на колени. Один человек рухнул в фонтан, скорее всего по ошибке.
Но когда я спросил Ло-лана: «Видишь ли ты теперь хоть что-нибудь?», он ответил: «Нет. Мы должны опять придти сюда через восемь дней».
Между тем, как я уже сказал, мы бродили по городу. Его омывает большая река, в середине города на реке находится маленький остров, к которому можно добраться по крепким мостам, а на острове стоят дома, и в одном из этих домов бесплатно дают горячий и совсем неплохой суп. Так нам удается сэкономить. А потом мы опять бродим по городу. Нам здесь тоже повезло, что люди старше шестидесяти имеют право посещать Му-сен бесплатно. Там мы греемся. (У Верховного Священника Святого Отца, оказывается, как я узнал, есть свой собственный Му-сен. Я бы с удовольствием сходил туда, потому что бесконечные Ма И-я с толстыми детьми в других Му-сен мне уже надоели. Но именно в этом Му-сен должны были платить и те, кому уже за шестьдесят лет.)
Город Л'им состоит, собственно говоря, из двух городов: один город наверху, второй же простирается под ним. В некоторых местах верхний слой соскабливают (что же происходит с домами? Я этого не знаю), и тогда на всеобщее обозрение выступают развалины нижнего города. Господин священник Ка объяснил это следующим образом: город Л'им всегда был большим и значительным; уже две тысячи лет назад он стал центром мира и был сильно перенаселен. Но люди не почитали свой город, они выбрасывали мусор на улицы и утаптывали его. Таким образом две тысячи лет подряд почва поднималась вверх: приблизительно на палец в год. С какого-то времени возникла необходимость покинуть нижний город, потому что иначе там можно было задохнуться в нечистотах, и наверху построили новый город. И так далее. И действительно, в разных местах можно обнаружить сооружения, находящиеся в земле на различной глубине.
Я охотно поверил рассказу о нечистотах. Люди города Л'им применяют изощренную изобретательность, чтобы выбросить мусор туда, где ему не место. Хотя при этом в городе повсюду расставлены сосуды для сбора отходов. Но бросить мусор в эти сосуды — нет, это превосходит самую буйную фантазию.
Вскоре дело дойдет до того, что люди в Л'име начнут строить еще один новый город — на фундаменте своих нечистот. При этом город, хотя он и не из золота, необыкновенно красив, если не обращать внимания на грязь.
В нем несколько центров, и один из них образуют несколько окруженных деревьями представительных, роскошно украшенных (и окаймленных нечистотами) храмов и дворцов, а также выступающие рядом с ними из земли развалины бывших храмов и дворцов. На одной стороне возвышается окрашенный белой краской Большой дворец (в действительности же это гробница одного короля) — он охраняет эту часть города. Но Большой гроб, который в целом выглядит так, будто какой-то великан скалит свои зубы, сам охраняется воинами. Воины же выглядят столь комично крошечными у белокаменной Великой гробницы, что я громко рассмеялся. Гробница эта, рассказал мне господин Ка, сделана не из мрамора, как здесь обычно строят все значительные здания, а из особенно отвратительного белого известкового камня, который специально для нее притащили сюда издалека. Почему? Да потому что родной брат Верховного мандарина или двоюродный брат строителя или кто-то в этом роде являлся владельцем соответствующей каменоломни. Коррупция. А коррупция является старой излюбленной традицией в этой стране, расположенной южнее Великих гор. Правда, несколько лет назад коррупция переполнила чашу терпения, и всех министров, канцлера, мандаринов и так далее отправили в отставку и заменили новыми.
