— Зачем так далеко ходить за братьями? — сказал Клейн. — Загляните в Германию. Там натуральные турки делают всю грязную работу. Почему бы вам не позаботиться о них?
— У них все нормально, — вставил свое Шалаков.
— Не сомневаюсь, — сказал Клейн. — Они вовсе не собираются возвращаться на родину. Значит, на родине им как-то не очень… И тогда что вы можете предложить якутам? Возможность перебраться в Германию? Кстати, по последним данным, Золотая Орда была как раз военным союзом русских и татар, а потом и турки туда влились. И эта группировка здорово трепала в свое время гнилых европейцев. Пришлось Европе внедрять сюда своих агентов влияния. И под видом прогресса все разваливать. Потом это назвали реформами. А Россию и Турцию стравили в бессмысленных войнах. Вот такая версия.
— Интересная версия, — сухо сказал турок и снова принялся расхаживать за спиной Клейна. — Вы увлекаетесь не только лингвистикой. И откуда же такие познания у скромного офицера запаса? Только не надо мне говорить о культуре русского офицерства. Знаем мы эту культуру, изучали. Но вы не русский офицер. Вы советский офицер. Так откуда такие познания?
— Просто много читаю. В молодости свое не дочитал, так сейчас наверстываю, — усмехнулся Клейн, принимая капитуляцию в очередной русско-турецкой войне..
21. Вербовка
Охранник принес три новых чайника.
— Пейте чай, Герман Иванович, — предложил русский турок. — Давайте лучше продолжим нашу беседу о системе контроля. Миша, ты можешь идти. Не забудь поговорить с Руслан-беком.
Шалаков вышел из комнаты, и Клейн успел услышать, как он сказал охраннику: «Иди погуляй, пусть побеседуют спокойно».
Значит, сейчас охрана в корпусе была минимальной. Если скрутить турка, обезоружить, затеять торговлю заложниками… Отставить. У этого может не быть оружия. И двое людей остались в запертой комнате. Двое, которые были дороже всех.
Продолжаем разговор. Но только не о системе контроля.
— Руслан-бек? Это что, так теперь зовут Азимова? — усмехнулся Клейн. — При советской власти его, наверно, считали русским. А сейчас он стал тюрком. Неплохо устроился Руслан Назарович. Руслан почти русское имя, но на самом-то деле татарское. Назар тоже. Поразительная дальновидность.
— Такая дальновидность, как вы выражаетесь, была совершенно необходима, чтобы жить при диктатуре русских, — сказал турок. — Туранская цивилизация просто вынуждена была, так сказать, принимать безопасные формы. У вас же за пантюркизм расстреливали, вы что, забыли? Когда диктатура кончилась, людям уже не надо притворяться русскими, чтобы чего-то добиться в жизни. А евреи? Все они при коммунистах носили русские имена и фамилии. Да и сейчас тоже. Пока жили в Союзе, все они были Михаилы, Анатолии, Борисы. А как только перебрались в Израиль — Натаны, Мойше, Барухи и так далее. Это не дальновидность, а нормальная маскировка.
— В таком случае будьте осторожнее с Азимовым, — сказал Клейн. — Он слишком дальновидно маскируется.
— В каком смысле?
— В том смысле, что Азимов — еврейская фамилия. Знаете такого писателя? Почитайте, хороший фантаст. Так вот, когда рухнет турецкая диктатура, и придет вместо нее израильская, Азимов снова останется наверху. А где будете вы с вашей туранской цивилизацией? В лагерях вместе с палестинцами? А Рувим Азимов и Мойше Шалаков будут носить вам кошерные передачи, в знак старой дружбы.
Турок покраснел и свел брови, но ничего не ответил. «Наверно, сейчас он считает в уме по-английски, чтобы успокоиться, — подумал Клейн. — Хотя нет, английский для него почти родной язык. Это Мишаня по-английски считал, а этот, наверно, на иврите должен».
— Пейте чай, очень рекомендую, — проговорил, наконец, турок. — Настоятельно рекомендую. Вы зря беспокоитесь. У нас еврейский вопрос не стоит. У Израиля своя сфера влияния, у Турана — своя. Это историческое разделение. Антисемитизм — это советское изобретение. Кстати, Миша как раз этим страдает до сих пор.
— Ох, и страдает, — покачал головой Клейн.
— Нет, он хороший человек, я его очень уважаю, но вы же знаете его проблему. Он был алкоголиком, просто алкоголиком. Почти полная деградация личности. Но это, так сказать, осталось в прошлом. А теперь он пьет только чай. Мы ему помогли, теперь он не знает, что такое вино.
— Зато он хорошо знает, что такое коньяк, — сказал Клейн.
— Вы видели своими глазами, что он пьет коньяк?
— Не видел своими глазами, — признал Клейн, подумав. — Чуял своим носом.
— Запах — это маскировка, — улыбнулся турок. — Он давно уже не пьет, но не афиширует это. Гораздо удобнее оставаться с виду алкоголиком. Знаете, всякие изменения в человеке вызывают подозрения. Бросил пить — почему? Это настораживает и разрушает привычные связи.
— И как же вы ему помогли?
— Это отдельный разговор. Просто надо что-то дать взамен алкоголя, предложить новые ценности. Ну, представьте, что вы всю жизнь были надсмотрщиком, а потом в один прекрасный день начали помогать бывшим заключенным. У вас должна автоматически измениться вся система приоритетов, правильно? Между прочим, на это способен далеко не каждый. Мы перебрали десятки кандидатов, и Миша один смог вписаться в нашу систему реабилитации бывших заключенных. Естественно, благодаря своей терпимости, мягкости, способности выслушать собеседника. Причем, что особенно важно для нас, он ведь сам не мусульманин, а работает с мусульманским контингентом.
— Теперь понятно, откуда он набрал своих орлов, — сказал Клейн. — Реабилитировал, значит. Чем же ему так мусульмане приглянулись?
— А что в них плохого? Вера должна приносить пользу, тогда она будет распространяться быстрее. Пусть неверующие увидят, как мусульмане помогают друг другу.
— Вера должна приносить пользу? Надо запомнить, — сказал Клейн.
— Но вернемся к нашим баранам, — усмехнулся турок. — Можно ли получить распечатку прослушанных разговоров без вашего распоряжения? Например, по просьбе президента или вице-президента? И вот еще что. Системы прослушивания бывают разные, но раньше я не встречал в таких системах анализатор голоса. Кто вам дал программное обеспечение? Вы можете нас познакомить с этими людьми?
«Вот мы и перешли к делу», подумал Клейн. Перевести разговор на другую, более безопасную тему, уже не было сил. Он слишком устал говорить. Никогда еще ему не приходилось выступать так долго. И с чего бы он так разговорился? Неужели — чай?
— Почему я должен вас с ними знакомить? — спросил он.
— Вы ничего не должны. Мы просто беседуем. Как вам чай?
— Чай хорош, — сказал Клейн. — Я его недооценил. Обычно я стараюсь соблюдать технику безопасности. Есть такое правило: никогда не беседуйте с незнакомцами.
— Читал я Булгакова, читал. Но нам нет необходимости знакомиться, мы больше никогда не встретимся. Вы вернетесь в свой холдинг, займете свой кабинет и забудете, что когда-то пили чай с каким-то турком.
