с того, что они душманы? Спросят-то за них, как за русских, будь они хоть трижды негры! Участковый спросит, маманя тоже не промолчит, а уж как спросит Колька – об этом вообще лучше не думать…
А главное, костыль кто нашел? Витька! Кинжал из него сделать кто захотел? Да он же, Страшила! Кто, в конце концов, железку эту на рельс положил? Витька, да? Витька, Витька, не сомневайтесь! А ухи кому крутят? Ну, и где справедливость?
Правда, Витьке тоже пришлось туго. Потому что все, кто знал приятелей, в том числе и участковый Ковалев, не говоря уж о классной руководительнице, директоре школы и Кольке Ежове, давным-давно усвоили: где один, там и другой. Не было такого случая, чтобы Витька Страхов и Мишка Ежов прогуливали уроки поодиночке, независимо друг от друга, и никто не видел причины, по которой такое могло случиться на этот раз. А коли так, то и Витька подвергся допросу с пристрастием.
Участковый Ковалев посадил приятелей рядком в приемной у директора и очень подробно, в красках объяснил, как смотрит российское уголовное законодательство на такие вещи и что за это бывает. Называл номера статей, сроки, расписывал, какая расчудесная жизнь ждет пацанов на зоне для малолеток и что с ними будет потом, когда досидят они до своих законных восемнадцати лет и перейдут из «детской» зоны во взрослую.
Видя перед собой такую блистательную перспективу, Витька Страшила начал шмыгать носом прямо в присутствии участкового и, наверное, заревел бы в голос, если бы не постеснялся приятеля. Рыжий Мишка, глядя на приятеля, понял, что дело пахнет керосином. Еще одна такая беседа – и Витька расколется, выложит все как на духу.
Мишка переговорил с приятелем, и они решили податься в бега, пока Ковалев не взялся за них по-настоящему. В Москву надо ехать, там пацанов со всей страны видимо-невидимо.
Именно поэтому в данный момент друзья стояли на невысоком береговом обрыве с тощими рюкзачками за спинами и задумчиво глядели туда, где на фоне серенького осеннего неба чернели изломанные контуры железнодорожного моста.
– Говорят, там чуть не двести трупов, – сказал Витька Страхов и, с шипением затянувшись сигаретой без фильтра, передал то, что от нее осталось, Мишке. – Аквалангист туда нырял. Так он, говорят, чуть со страху не помер…
– Говорят, – согласился Мишка.
– Слышь, Миха, неужто это и в сам-деле мы?..
– Чего – мы?
– Ну, это… их… того.
– Не мы, а ты, – поправил рыжий Мишка. – И меня впутал, козел. Кинжал ему понадобился!
– А кто про поезд сказал? Расплющит, расплющит…
– Кто, я?! Ничего я не говорил, ты сам придумал! Дать бы тебе в ухо, чтоб знал, как свои дела на других-то валить!
– Ты на свое ухо посмотри, – неожиданно спокойно посоветовал Витька, – тогда и говори.
Мишка мигом остыл. Дотронувшись сначала до одного распухшего уха, а потом до другого, такого же красного и болезненного, он понял, что спорить действительно не о чем. Перекричать Витьку – не фокус, а вот Кольку с его кулаками и участкового Ковалева с Уголовным кодексом нипочем не перекричишь, хоть ты лопни.
Они прошагали берегом с полкилометра и остановились над небольшой, надежно укрытой нависающими ветками кустов заводью. Сейчас листвы на ветках почти не осталось, что позволяло видеть наполовину вытащенную на берег старую плоскодонку – имущество Мишкиного соседа Пал Иваныча. Плоскодонка была привязана к комлю старой ракиты ржавой, запертой на висячий замок цепью, но Мишка заранее обо всем позаботился: высмотрел, где сосед хранит ключ от замка (в сенях, на вбитом в стену гвозде), зашел якобы за понадобившимся Кольке рубанком и, покуда Пал Иваныч искал этот рубанок, потихоньку взял ключ. Рубанок Мишка вернул через час, а ключ возвращать не стал: знал, что Иваныч хватится его не раньше чем через две недели, когда вдоль речного берега появится ледяной припой и лодку волей-неволей придется вытаскивать из воды.
Весла сосед хранил в сарае, и спереть их не удалось. Но разве это проблема! Хорошенько поработав топорами, Мишка и Витька меньше чем за час превратили пару сосновых досок в два неуклюжих и тяжелых, но вполне пригодных для использования весла. Сейчас они держали весла в руках, по одному каждый: Мишка на плече, как ружье, а Витька – под мышкой.
Скользя по сырому песку, они спустились к воде и побросали на берег свое имущество. Витька отыскал под кустом ржавую консервную банку и принялся вычерпывать из плоскодонки темно-коричневую, как крепкий чай, воду вместе с гнилыми листьями, а Мишка, присев на корточки, вставил украденный ключ в скважину рябого от ржавчины амбарного замка.
Мишка так и этак ворочал ключ, вынимал, плевал в скважину, снова вставлял и принимался ворочать, но замок не хотел открываться. Мишка взял у Витьки банку и налил в замок воды, поскольку знал: если под рукой нет никакой смазки, сойдет и вода. Правда, потом станет еще хуже, так ведь это потом! Потом ни Мишки, ни Витьки тут не будет, а Иванычу наука: замок надо вовремя смазывать, да и лодку, между прочим, давно следовало бы убрать от греха подальше, в сарай. Чего она тут без дела гниет?
После водяной «клизмы» ключ мало-помалу начал поворачиваться – примерно на четверть оборота в каждую сторону, но это уже было кое-что. Витька тем временем вычерпал из лодки всю воду, бросил банку под скамейку (которая, как было доподлинно известно, на флоте тоже зовется банкой) и стал у Мишки над душой, засунув руки в карманы. Он не просто стоял – он давал советы и даже, что было уже совсем нестерпимо, предлагал Мишке отойти в сторонку и предоставить это сложное и ответственное дело ему.
Мишка терпел-терпел, а потом послал этого умника куда следует. Витька отвалил и попытался заняться делом: выбрал на дне лодки местечко посуше и положил туда оба рюкзака, забросил внутрь самодельные весла, а потом, не зная, чем еще заняться, отошел к воде, засунул руки в карманы и стал глазеть по сторонам. Вот тут-то он и заметил вещь, выброшенную течением на берег у корней старой ракиты, и поначалу испугался, приняв ее за очередного утопленника.
Первым его побуждением было бежать куда глаза глядят, но он представил себе насмешливое выражение конопатой Мишкиной физиономии и поборол испуг. В следующее мгновение
