волосы, даже не из чувственности, а просто в извечном жесте ласки и защиты.
— Не знаю, — сказал я вместо этого. — Справедливость — такая штука… Не помню, кто про нее сказал, что справедливость есть только там, куда мы её приносим. И только пока сами за ней следим. А ждать справедливости от жизни вообще не стоит. Давай… давай просто верить, что все будет хорошо.
Ксюша кивнула. Помолчала немного и уронила горько, но с отчаянной надеждой:
— Должно обойтись. Просто должно. Говорят же, что дети выносливее! У них иммунитет ещё нормальный…
В смысле — «дети»? Я замер, чувствуя, как перехватывает дыхание. Это что же выходит? Никита…
Я не успел ничего спросить. У Ксюши зазвонил телефон — и в этот раз она схватила его с таким лицом, что сразу стало понятно, откуда звонок. Нажала на кнопку, слушала совсем недолго, а потом выпалила:
— Спасибо вам огромное! Спасибо!
Сообщив ещё что-то, звонящий отключился, а Ксюша посмотрела на телефон, потом перевела на меня ошалелый взгляд. Обычный серый лед её радужки словно растаял — в глазах плескалась искренняя, бескрайняя радость.
— Все хорошо! Глеб, все хорошо! Операция прошла успешно. Никитка в реанимации под наблюдением, но это же нормально, да?
— Конечно, нормально, — поспешил я её уверить, мучаясь совсем другим вопросом.
Что операция удалась — это прекрасно, само собой! Но…
— Ксюша, а сколько ему?
Вышло почти равнодушно, но я замер, ожидая ответа. Глупость какая. Неужели я напутал, ревнивый дурак, или понял неправильно, или…
— Пять.
И снова этот смущенный взгляд, вильнувший в последний момент — словно Вавельский дракон то ли не захотел, то ли постеснялся встретиться со мной взглядом.
Пять? Пять?! Это что же получается… Идиот! Кретин ты, Лебедев! Напридумывал себе неизвестно чего, а неизвестный Никитка — ребенок! И вот почему Ксюша так переживает. Стоп-стоп, это, выходит, её ребенок?! Хотя какая разница? Никитке пять лет — вот что важно!
— Твой сын? — спросил я, изо всех сил изображая спокойное участие, хотя в душе творится бог знает что.
— Не мой.
Ксюша ожидаемо смутилась еще больше. Попыталась что-то объяснить, на удивление невнятно — похоже, мысли у неё бежали вперед языка, который заплетался от усталости.
Я только и понял, что ребенок чужой, но так получилось, что помочь мальчику, кроме Ксюши и её подруги Дианки, было некому. Ох, ёлки… Я прикусил изнутри губу, чтобы промолчать, не наговорить глупостей. Подумать… Надо подумать. Взвесить всё ещё раз, а то и дюжину раз, если понадобится. Просчитать. Сформулировать.
Вставил ключ в замок и тихо сказал, ловя в зеркальце взгляд Ксюши:
— Так, ладно… Все хорошо. В больнице ты сейчас не нужна. Давай я тебя домой отвезу.
— Да, если можно… — выдохнула она.
Я тронул машину, вырулил на улицу. Молча порадовался, что Ксюша не уточнила, к кому именно домой мы едем. Видимо, решила по умолчанию, что к ней на квартиру. Ах, юридические игры со словами, чтоб вас!
Зато я выиграл немного времени. Мысли неслись заполошно, обгоняя друг друга, перебивая, сплетаясь воедино. Я вдруг представил, что впереди не просто развилка улиц, на которой можно свернуть влево или вправо, оказавшись дома у меня или у Ксюши, а развилка настоящая, меняющая судьбу.
Вот я везу её домой. Прощаюсь, еще раз убеждаю, что проблем с работой не будет. Провожаю взглядом, жадно осматривая фигуру. Думаю про запах тела и волос, теплоту кожи, вкус поцелуев и более интимных касаний, которые возможны, — все то, что складывается в единый облик человека, которого я почти потерял. И готов был с этим смириться.
Я сам уеду домой, а завтра или послезавтра Ксюша придет в «Фемиду» и начнёт работать. Хорошо работать, на совесть. И может быть, что-то и получится. А потом сойдёт на нет, как и нелепая шутка с женихом и невестой. Страсть и новизна притупятся, а взамен ничего не появится. Может, мы останемся хорошими приятелями, насколько это возможно у начальника и подчиненной. Может… Да какая разница? В конце этой дороги — пустота. Снова и снова холодное, тоскливое одиночество под маркой любви к себе и якобы свободы.
А если нет? Если сделать то, о чем мелькнула шальная мысль, когда я понял, что препятствий на самом деле нет? Что мешает-то? У Ксюши ребенок… Ну и что, бывает. У женщин вообще бывают дети, это нормально.
Нам придётся работать вместе, и в конце концов, история о женихе и невесте перейдет из шутки в правду. Да и плевать! Там видно будет. Зато взамен… Я облизнул губы, представив, что получу, если только…
— Глеб, — напряжённо позвала Ксюша, и я понял, что отсрочка «на подумать» закончилась. — Мы куда едем? Я думала — ко мне.
— Ксюша…
Я вздохнул, не оттягивая неизбежное, но чувствуя себя так, как чувствуют миг перед прыжком в холодную воду, ударом судейского молотка или шагом в кабинет врача.
— Ксюша, одну минуту, ладно? — попросил я, сворачивая к скверу уже почти перед самым домом и останавливаясь.
Здесь темно, только фонарь сверху озарял площадку сквозь ветви деревьев, да приборная панель давала достаточно света, чтобы разглядеть лица друг друга. Ксюша смотрела настороженно, и эту настороженность хотелось стереть, смыть. Как и усталость, и недоверие, и затаенный страх оказаться ненужной, который я чувствовал очень глубоко за официальной вежливостью и нежеланием пустить к себе ближе. Чувствовал, потому что знал его и за собой.
— Ксюша… — начал я, крутя в руках ключи от машины с тяжелым холодным брелоком из малахита. — Давай ты меня выслушаешь очень внимательно, хорошо? И сразу договоримся, что это не шутка или тому подобная глупость. Идёт?
— Как скажешь, — так же осторожно ответила она, и я молча выругал себя — нашёл когда отношения выяснять.
Но сказать надо именно сейчас. Пока общие переживания, пусть и по разному поводу, поставили нас перед нашими страхами и дали передышку.
— Ксюша, ты не хочешь переехать ко мне? То есть… насовсем.
Вот и всё. Слово сказано, упало в тишину, и мне стало самую малость легче. Ксюша ошарашено молчала, и я торопливо продолжил:
— Я понимаю, что это неожиданно. У тебя наверняка куча вопросов, условий, может быть… Все обсуждаемо. И не имеет абсолютно никакого отношения к работе. Ксюша, пожалуйста, только не вздумай заподозрить, что я тебя к чему-то принуждаю или манипулирую нашим рабочим договором. Такого я бы никогда себе не позволил. Если откажешься, я тебя сейчас отвезу домой, и больше мы об этом не заговорим. Если нужно подумать… Ты ведь можешь просто переночевать у меня ещё раз,
