и пространства великодержавного прошлого, как Монголия, Афганистан, китайские внутренние ландшафты Сычуань и Юньнань, сохраняют сегодня характер государства на перевале.
Чем больше границы в горах проявляют тенденцию к сопряжению, тем больше государства на перевалах, естественно, ими охватываются; они каменеют, приобретают архаические черты, сохраняют стиль запаздывания в политике наряду с таковым в культуре и экономике.
Если мы попытаемся еще раз установить противоречие, взвесив некоторые из его практических применений, то оказывается, что с прогрессом культуры и цивилизации, индустриализации и ростом плотности населения граница по водотоку становится более проницаемой, изменчивой, более охваченной борьбой, а граница по водоразделу в форме вертикальной проекции, напротив, все более и более закрепляется, склоняется к сцеплению и стыку, следовательно, разделяет с большей перспективой на постоянство. Рассматриваемая чисто научно, немецкая народная почва, следовательно, подвергается наибольшей опасности южнее Бреннера, вероятно, меньше всего на Рейне, больше на Висле и еще больше в области Богемского леса[487] и южнее Судет.
Со справедливым чувством Пенк, Зигер и Зёльх признали наибольшую опасность именно на южнотирольской границе и выковали для нее на разумных основах добытое из малых форм и исторических поселений оружие, которое затем британские критики присвоили себе (см., например, «Манчестер Гардиан», 2 февраля 1927 г.).
Психологические аспекты границы по водотоку, как и горной границы, всегда привлекали в рабочее поле политической географии блестящих наблюдателей и самые светлые умы. Н. Кребс, Ратцель, Заппер, Мауль[488] пришли к выводам основополагающей ценности. Исполненное душевной глубины отношение между горой и человеком, между человеком и крупной рекой лежит в основе проблемы, и, пожалуй, это дало нам право поставить беглый и сжатый обзор этой темы в виде примера в центр отдельных исследований[489].
Глава XVIII
Растения в роли рубежей. Границы флоры
Там, где ряды растений в виде плотных зон и поясов разделяют с известным постоянством хозяйственные предприятия людей, государственные образования и политические жизненные формы, должна идти речь о пограничных предпольях, оказывающих влияние на рассечение разделенных областей обитания посредством внешнего вида земли (chtonisch) или метеорологических условий (klimatisch). Свойство разделять народы имеют прежде всего обширные области лесов и болот, труднопроходимые лесные ярусы с заболоченными полосами, часто испытывающие внезапное изменение рельефа местности из-за подъема уровня грунтовых вод. Особенно памятны человечеству типы границ муссонных стран, богатых осадками, государств сарматов[490] или Амазонии[491] с едва определимыми из-за разросшегося влажного леса водоразделами, границы Судана с притоками Нила, покрытыми болотными растениями. Сопутствующий пояс заболоченных равнин и дремучих лесов Гималаев – Тераи, все еще защищающий сегодня Непал и другие высокогорные государства от полного поглощения Индо-Британской империей, бирмано-китайское предполье дремучего леса в верхнем течении Иравади и Салуина[492], болота Припяти и Рокитно проявили себя в древней и новой истории как политически действенная разделительная сила, которой обладает растительный покров. Океанографический эквивалент этого – легенда о непреодолимом Саргассовом море[493].
Однако и пояс хвойного леса алеманнов[494], и земляные укрепления лесной крепости Богемии, и ныне исчезающий Коленвальд[495] как рубеж фламандцев и валлонов, и Вогезский лес, и 68,4 процента лесной и болотной границы Польши против 31,6 процента открытой – всё это растительные границы, играющие большую, а зачастую и решающую роль в истории Западной и Промежуточной Европы.
Лесные и заболоченные области могут вступить в жизненное содружество (симбиоз) с некогда установившимися границами по водотоку (Wasserlaufgrenze) и границами по водоразделу (Wasserscheidegrenze), усиливающее разделяющую способность, или, приняв в отдельных местах противоположное направление, не допускать их влияния, как в лесной зоне Верхней Силезии. Они могут – подобно пойменным ярусным лесам, зонам обмеления – быть сопутствующими проявлениями водотока, как отдельные важные, сопровождаемые ярусным лесом границы крупных рек Южной Америки, или же выступать в роли водораздела, например, как сообщающиеся области источников. На влажных полях проходов Тауэрна[496], в японских высокогорных пустошах с рыхлым вулканическим грунтом, с плотно устоявшимися окраинами, в грунтовых источниках, высыхающих топях, в Шпреевальде с его амфибийным характером каждый может легко установить, сколь сильно отграничительное действие региона как целого и как трудно проложить границу внутри него, даже если не прибегать в качестве примера к совершенно непросматриваемым и труднопроходимым субтропическим и тропическим ландшафтам (опыты комиссий по демаркации границ в Камеруне, Новой Гвинее, в государстве Конго[497], в ландшафте Верхнего Нила, Амазонии, пограничный патруль фельдмаршала Бердвудса на бирманско-китайской границе[498]).
В таких случаях следует обращать особое внимание не только на распространение и границеобразующую способность растительного покрова в меридиональном и широтном направлениях, но и на очертание границы, на продольный профиль, как это убедительно показал в своем исключительно богатом и побуждающем к личным наблюдениям исследовании Ф. Ратцель «Hölhengrenzen und Hölhengürtel»[499]. Описывая наши альпийские долины, он утверждает, что там, как правило, можно установить по меньшей мере пять отчетливо узнаваемых растительных границ с сильным антропогеографическим обратным действием на расселение и политическое деление, которые разграничивают пять зон, из коих две благоприятны, а три враждебны и трудны для поселения и сношений. Первая зона – терраса долины, приемлемая для жилья, с поселениями, укрепленными откосами, пригодная для пахоты, с проложенными дорогами; далее неблагоприятный для дорог и сношений лес на отвесной скале; затем вновь благоприятная для сношений узкая заселенная, пригодная для животноводства зона пастбищ; и, наконец, скалы и фирновый снег. При этом изменение между террасами посредством промежуточной прокладки дополнительной ступени может, естественно, умножаться.
Обращаясь к экзотическим образцам вулканического ландшафта, мы находим и здесь весьма четкие зоны растительности; их описал А. Гофман в книге «Waldungen des Fernen Ostens» («Лесные массивы Дальнего Востока»), дополненной впечатляющими диаграммами и тонкими личными наблюдениями на примере Японии[500].
Особенно подходят для наглядности даже отдельные конусы вулканов: часто используемые в этих целях лесная зона и снежная шапка столь отчетливо обозначенной Фудзиямы, конуса яванских вулканов, Килиманджаро. С другой стороны, идя по следам Ратцеля, наводящим на проблему, а также стимулированный Понтеном[501], М. Земпле[502] изложил наблюдения относительно растительной границы и географии строительных материалов. При этом обнаруженный, часто безупречный по своему происхождению строительный материал, на основе которого реконструировались формы культуры, помогает доказать связь между преодолимыми и непреодолимыми препятствиями растительно-географического характера и разделениями политических структур.
Труднее привести такие доказательства для подтверждения связи между плотными насаждениями растений и обильным водотоком в особенности для пояса болот, заболоченных лесов и аналогичных проявлений, ибо не все они столь отчетливо навязывают культурные, силовые и экономико-географические различия, испытанные в историческом развитии, как
