деле, как я думаю, из-за моих грехов или ради моего спасения, ко мне относились неприязненно и воздвигали препятствия всему, что я говорил или просил. Поэтому я решил предстать перед Вашими Высочествами, и выразить свое недоверие ко всему этому, и показать вам, насколько я был прав во всем. И я рассказывал Вам о людях, которых видел, чьи многочисленные души – немногие или все – могли быть спасены. И я привез Вам приношения от жителей острова Эспаньола… и достаточное количество золота… и много разных пряностей… и еще бесконечное множество других вещей. Не все это нравилось некоторым людям, которым взбрело в голову плохо отзываться о моем деле. Бесполезно также указывать на то, что обычно делали великие правители мира сего, чтобы приумножить свою славу, например Соломон, пославший корабли из Иерусалима на край Востока, чтобы увидеть гору Офир, где его корабли задержались на три года и которой Ваши Высочества теперь владеют на острове Эспаньола; или Александр, отправивший экспедицию познакомиться с правителями Тапробаны в Индии; или император Нерон, пославший людей к истокам Нила. Бесполезно также говорить, что я никогда не читал о том, что правители Кастилии когда-либо прежде завоевывали территории за пределами Испании и что такие земли – совсем другой мир, который римляне, Александр и греки стремились завоевать великой силой оружия. Не хочу также указывать на нынешние достижения королей Португалии, у которых хватило мужества упорно добиваться своих целей во время открытия Гвинеи и впоследствии. Чем больше я говорил, тем больше увеличивалась та клевета, которую они произносили, и выказывалась неприязнь ко мне. Ваши Высочества ответили мне, улыбнувшись, что мне не следует ни о чем беспокоиться, поскольку Вы не обратили внимания и не поверили тем, кто плохо отзывался об этом деле»[288].
Уверенность Колумба в своих покровителях звучит как бравада. Было бы простительно, если бы он думал, что монархи держат его в вынужденном бездействии, откладывая его возвращение в Новый Свет или отказывая ему в нем. По всем признакам, он усиленно размышлял о своих открытиях: до того, как должен был снова уехать, весной 1498 года, Колумб, очевидно, провел много времени, выискивая сообщения в античных и библейских источниках, предположительно имевшие отношение к его открытиям, на которые он опирался в защите перед монархами. Он пришел к выводу, что Бог «так ясно говорил об этих землях устами Своего пророка Исаии во многих местах Своего Священного Писания, возвещая, что Его святое имя будет распространено в мир из Испании»[289]. Эта замечательная догадка, возможно, была основана на Книге пророка Исаии 60:9, которая в иерусалимской версии гласит: «Так, Меня ждут острова и впереди их – корабли Фарсисские, чтобы перевезти сынов твоих издалека и с ними серебро их и золото их, во имя Господа Бога твоего».
Фарсис (Таршиш, Тартесс) обычно (и справедливо) отождествлялся с Испанией. Лас Касас поддержал мнение Колумба о том, что Исаия предсказал, «что из Испании придут первые люди, чтобы обратить эти народы», но счел самонадеянным пытаться выделить какие-то конкретные тексты[290]. Выискивание библейских пророчеств, касающихся его действий, стало сначала привычкой, а затем, после третьего путешествия Колумба, навязчивой идеей, которая подпитывала провиденциальные и мессианские заблуждения, овладевшие им в дальнейшей жизни.
В течение 1496 и 1497 годов он находил некоторое отвлечение в том, чтобы представлять монархам записки об управлении Вест-Индией: о количестве колонистов на Эспаньоле, размещении поселений, управлении муниципалитетами, обеспечении церковного служения, лицензировании добычи полезных ископаемых, поощрении сельского хозяйства, наблюдении за торговлей и распоряжении имуществом умерших колонистов. Он вложил некоторые средства в доставку продовольствия в колонию и начал переговоры с генуэзскими банкирами в Севилье о привлечении капитала для третьего путешествия через Атлантику[291]. Летом 1497 года он провел некоторое время в уединении во францисканской обители Ла-Мехорада, где, как он позже вспоминал, написал предложения о крестовом походе против Мекки и путешествии за пряностями в Каликут – оба, предположительно, через запад[292]. Каликут являлся пунктом назначения великого путешествия Васко да Гамы, которое в то время готовилось в Португалии, и мысли Колумба, возможно, были продиктованы духом соперничества.
Сомнения, омрачавшие мнение монархов об их первооткрывателе, были рассеяны или, по крайней мере, временно сняты к началу 1498 года. К февралю того же года он активно готовился к отъезду в экспедицию, которая должна была расширить колонизацию Эспаньолы и географию исследования Вест-Индии. На первый взгляд он вновь завоевал полное доверие монархов, но в свете безжалостной реальности их благосклонность теперь была временной и зависела от какого-нибудь солидного успеха. Самым любопытным из документов, которые он оформил перед отъездом, является завещание на имущество, составленное в Севилье 22 февраля 1498 года[293]. Готовность монархов позволить ему оформить завещание служила очень заметным знаком их возобновленной благосклонности. Как правило, они удостаивали им только аристократические семьи, которым особенно благоволили и чье богатство хотели бы видеть сохраненным по династической линии. Этим отметилось утверждение Колумба в новой роли – испанского дворянина, которой он наслаждался. Такие документы обычно составлялись нотариусами в соответствии с принятыми формулировками. Однако завещание Колумба, хотя и составленное не без профессиональной помощи, носит отличительные признаки его личного литературного творчества. Действительно, судя по некоторым лингвистическим ошибкам, оно было продиктовано нотариусу. Некоторые из его положений довольно странны, а большая часть формулировок непрофессиональна. Текст документа многословный и повторяющийся, даже по стандартам испанского юридического языка того времени. Тем не менее, как и многое из написанного Колумбом, завещание отражает природную силу его духа и носит отпечаток яркой личности. Более или менее отчетливо выделяются семь тем.
Первое и самое главное – это одержимость родословной. Акт оформления завещания являлся для Колумба актом основания аристократической династии. В обычных обстоятельствах наследование было бы ограничено ближайшим законным наследником мужского пола и теми, кто «называет себя и всегда будет называть себя» именем Колон. Колумб подчеркнул, что предписанные им процедуры обычны «для титулованных лиц». Он неоднократно предусматривал установление майоратного наследования «навечно» и «из поколения в поколение» и недвусмысленно сравнивал себя с наследственным адмиралом Кастилии. Запредельные социальные амбиции, мощная движущая сила его жизни, оторвали его от ткацкого станка и продолжали определять виды на будущее.
Вторая тема – ссылки Колумба на условия его сделки с монархами. Очевидно, это в высшей степени соответствовало его целям, поскольку являлось основой его притязаний на наследуемые дворянские титулы и материальные вознаграждения, на которых он надеялся утвердить величие рода. Однако настойчивость Колумба, по-видимому, вышла за рамки того, что требовалось в данном случае, и выдавала его озабоченность по поводу перспектив неукоснительного выполнения договора с монархами. Возможно, здесь кроется причина его зацикленности на масштабах открытий,
