— Здрасьте, — вежливо сказала Мура, устраиваясь на скамейке с другого края. В ответ — настороженная тишина. Мура почувствовала себя не в своей тарелке, а такое случалось с ней нечасто, и решила зайти издалека.
— Какой милый дом, — легкомысленно прощебетала она, — и вообще у вас здесь как в деревне, природа и всякое такое… Вы в этом доме живете?
Старухи хранили упорное молчание. Прямо партизанки какие-то, да и только! Попробуй разговори таких. Только одна из них, самая щуплая, неожиданно вскочила и резво, практически не опираясь на костыль, засеменила в сторону пасторального домика.
Но не затем Мура тряслась полтора часа на электричке, чтобы вот так вот за здорово живешь вернуться ни с чем.
— Вы тут, наверное, всех знаете? Старухи безмолвствовали. Может, они глухие, подумала Мура и почти прокричала:
— Вы здесь всех знаете?
Старуха, сидящая к ней ближе, отодвинулась и зло огрызнулась:
— Чего разоралась? Пришла сюда и орет! Мура стушевалась:
— Так вы же не отвечаете… Я вас спрашиваю, спрашиваю…
Та же старуха ощупала ее водянистым взглядом и безапелляционно заметила:
— А кто ты такая, чтобы я тебе отвечала? Ходют тут всякие, а ты им отвечай!
Вторая полностью солидаризировалась с первой:
— И правда, чего пристала, спрашивается? Сидим тут, отдыхаем, а она заявилась и орет на ухо. И без тебя голова болит! Мы тебя звали, что ли? Иди отсюда!
Такая бесцеремонность задела Муру за живое.
— А вы что, эту скамейку оккупировали?
— Чиво-чиво? — Злые старухи переглянулись.
— А чего вы меня прогоняете? Где хочу, там и сижу, — вполне резонно заявила Мура. — Может, я специально из Владивостока приехала, чтобы на вашей скамейке посидеть!
Старухи в едином порыве сорвались с нагретого места и скрылись в доме. От Муры не ускользнуло то обстоятельство, что они немедленно заняли наблюдательный пост в одном из окон на первом этаже. Что тут скажешь, дружеской беседы не получилось. Мура посидела на скамейке еще пару минут, чтобы, так сказать, закрепить свое законное право сидеть где ей вздумается, после чего со вздохом поднялась. Она все еще не знала, что ей предпринять дальше. Похоже, расследование, на которое она возлагала большие надежды, окончательно и бесповоротно зашло в тупик.
— Ваши документы! — неожиданно раздалось за ее спиной.
— Что-о? — Мура медленно обернулась. Позади скамейки стоял крепкий тип в камуфляже и, насупившись, смотрел на нее.
— Ваши документы! — повторил он и крепко вцепился в ее локоть.
Глава 26.
БОЙНЯ В КВАРТИРЕ № 4
— Ну вот, еще одна, — констатировал юркий товарищ из ЖЭКа, ломавший дверь, — на прошлой неделе старуха в соседнем доме преставилась. Между прочим, до девяноста трех годков дожила — мы при нашей нервенной жизни до таких лет не дотянем, это точно.
Жэковский Спиноза шмыгнул носом, а Рогов подумал, что загнется тот скорее всего не от «нервенной жизни», а от долгой и всеобъемлющей любви к известному народному напитку. По крайней мере, о ней свидетельствовали некоторая лиловость в районе его носа и не очень уверенное обращение с инструментом по причине характерной дрожи в мозолистых пролетарских конечностях.
Между тем бытовой алкаш вытянул по-гусиному шею и присвистнул:
— Маманя, кто же это ее так?
Поскольку «мамани», которая могла бы обстоятельно рассказать, кто именно искромсал лежащую на полу женщину в линялом домашнем халате, поблизости не оказалось, Рогов оттеснил товарища из ЖЭКа на лестничную площадку и велел подождать там. Шуру он послал к соседям — вызывать подмогу в виде местных оперативников и криминалистов. Сам же пока присмотрелся к убитой.
Тот, кто ее исполосовал, несомненно, был настоящим живодером. Рогов оглядел заляпанные кровью пол и стены и пробормотал:
— Прямо как на бойне…
Женщина лежала ничком, вытянув руки вперед, словно упала на бегу, и на ее левом запястье виднелась небольшая синяя буковка «С», которую вполне можно было принять за подкову. Рогов печально поздравил себя с потерей важного свидетеля по делу Лики Столетовой.
Позади скорбно скрипнула дверь, Рогов обернулся, не скрывая досады: Шура Тиунова стояла в прихожей, торжественная и многозначительная, как на дипломатическом рауте.
— Думаете, «почерк» похож? — спросила она шепотом.
— Ничего я не думаю, — огрызнулся Рогов и не преминул кольнуть:
— Я не аналитик, я практик. Получу заключение экспертизы — тогда и буду строить предположения… — И осведомился с издевкой:
— Надеюсь, вы не забыли, о чем я вас просил? Я имею в виду, чтобы сначала вы позвонили криминалистам, а потом уже подружке…
Шура вспыхнула до корней своих обесцвеченных перекисью волос и процедила, делая ударения буквально на каждой букве:
— Криминалисты будут с минуты на минуту, а моя единственная подружка сейчас находится в самолете, а самолет летит в Америку.
Рогов промолчал, только подумал: «Надо же, какие у нас подружки».
Шура же тем временем побледнела, охнула — это она наконец рассмотрела место кровавого побоища, — но в обморок не грохнулась. Рогов так и не понял, разочаровало его это или обрадовало. А спустя минуту произнесла прерывающимся голосом:
— Это она… это она приходила тогда ругаться из-за племянницы.
Хотя Рогов и сам уже об этом догадался, он все-таки уточнил:
— Точно?
— Уверена, — твердо заверила Шура, — да вот же, посмотрите… У нее наколка на руке, видите? Видите, видите, а вы надо мной смеялись!
Не исключено, что Шура еще долго восторгалась бы своей прозорливостью, если бы их миролюбивую беседу не прервали подоспевшие местные пинкертоны с собакой и криминалисты. Работа закипела, а с нею начались расспросы, что да почему. Рогов коротко обрисовал ситуацию, пронаблюдал, как вытянулась физиономия у участкового, который, вероятно, догадался, что обычной бытовухой в данном случае не пахнет, а пахнет кое-чем похуже, а именно «висяком», и засобирался по следующему адресу. Пришла пора навестить юную гангстершу, заработавшую сотрясение мозга. Шуру он оставил на месте преступления, вменив ей в обязанность опрос соседей и прочих возможных свидетелей.
* * *
— А, это вы… — Красивые синие глаза, полуприкрытые опахалами из ресниц, с испугом остановились на Рогове.
Рогов поискал взглядом, куда бы ему присесть, и не нашел ничего подходящего за исключением старых больничных кроватей с металлическими сетками.
— А пойдемте во двор, — предложила девушка, — мне уже разрешают гулять, — и прибавила, спохватившись:
— Не бойтесь, я не убегу…
