Не просто игрушка: безликий оберег. Такие делают бабушки и матери для внучек и дочерей. Шьют из обрезков, оставшихся от пошива кимоно: сарубобо, он же «детеныш обезьяны», как рассказывала мне матушка, символ крепкой семьи. Черт лица у этой куклы нет, поэтому владелица куклы может вообразить себе грусть или радость сарубобо, в зависимости от своего собственного настроения. Где же мешочек с молитвой или благословением? Обычно он висит на сарубобо как дорожная сумка через плечо. Мешочек отсутствовал. Ну да, поэтому я и принял оберег за простую игрушку. Мятую, грязную – похоже, на куклу наступили, и не раз. Швы потерты, залоснились; топорщатся концы ниток…
«Вы принесли мою куклу?»
И эхом:
«Ну какие у девчонок куклы? Обычная, тряпичная. Носилась с ней, под одежду прятала. Не тронь, не попроси – сразу в рев…»
Да, Шиджеру-сан. Я помню:
«Монах какой-то. Жирный, противный. Велел куклу ему отдать, а он за нее денег даст или вещь полезную. Девчонка в крик, так он куклу у нее вырвал и скрылся. Я думал, Каори руки на себя наложит, так убивалась…»
Я еще раз оглядел комнату. Больше здесь кукол не было. Эта же, можно не сомневаться, свалилась с алтаря вместе с курильницей. Кукла Каори? Та, с которой девочка не желала расставаться? Девочку понять можно, вряд ли жизнь баловала ее игрушками. Но монах? На что кукла монаху? Углядел у девочки дешевый, затрепанный, самодельный амулет, решил выкупить, а не удалось – отобрал?!
Я нагнулся, сбираясь поднять куклу.
– Рэйден-сан!
Мои пальцы замерли, едва не коснувшись сарубобо.
– Прошу вас, не трогайте эту вещь. Вы сами напоминали нам об осторожности.
– Вы правы, Иссэн-сан. Я забылся. Приношу свои нижайшие извинения!
Старый настоятель был не только моим фактическим начальником. Он еще и был человеком, чьи просьбы в таких случаях, как сейчас, надо исполнять как приказы.
– Вы закончили осмотр, Рэйден-сан?
Я прошелся из угла в угол, стараясь не наступать на разбросанные омамори. Глубоко вдохнул запах благовоний: он так и не выветрился до конца. Отметил то, на что ранее не обратил внимания: молитвенные свитки на алтаре и рядом, на полу. Общей картины случившегося они нисколько не меняли. Напротив, отлично в нее укладывались.
– Да, Иссэн-сан. Я закончил.
– Хидео-сан, вы слышали что-нибудь той ночью? Я имею в виду, какие-нибудь слова?
Отец задумался. Было видно, что вспоминать ему неприятно, и не только из-за позорного бегства.
– Да, – согласился он. – Впрочем, немного. Большей частью я слышал завывания. Возможно, песнопения, но я не знаю этого языка. Перед тем, как раздался визг, я услышал что-то вроде: «Добродетель нельзя уничтожить, а зло…»
Он наморщил лоб:
– «А зло уничтожит себя!» Нет, не так… О, неизбежно! «А зло неизбежно уничтожит само себя!»
– Благодарю вас. Вы мне очень помогли. Теперь, я полагаю, вы с сыном можете идти.
Голос старика оставался мягким. Но этой мягкостью не обманулся бы и ребенок.
– А вы, Иссэн-сан? – спросил я.
– А я бы хотел здесь задержаться.
– Как скажете, – я поклонился. – Где вас найти, если мне понадобится ваш совет? В обители? В городе?
Когда понадобится, мысленно поправился я. Можно биться об заклад, что эта надобность возникнет очень скоро.
– Я пришлю кого-нибудь в управу, – старик не отрывал взгляда от куклы. – С сообщением, где меня искать.
– Хорошо. Удачного вам дня!
В том, что старый монах выполнит свое обещание, я нисколько не сомневался. Покидая пристанище злополучного Нобу, я подумал, что настоятель Иссэн и секретарь Окада обладают сходным умением: в нужный момент они призывают посыльных неведомо откуда.
Если бы выяснилось, что прямиком из ада – я бы не удивился.
4
Что ни делается, все к лучшему
– Скажите, Хидео-сан…
– Я слушаю.
– Господина Хасимото можно застать в управе днем?
– Да.
– Тогда я готов выполнить обещание и сообщить обо всем вашему начальнику.
– Прямо сейчас?
– Прямо сейчас.
– А как же ваш отчет, Рэйден-сан? – отец тоже перешел на официальный тон. – Подробнейший отчет? Мои показания?
Похоже, я сумел удивить отца. Но удивление грозило переплавиться в гнев. «Это была ложь?! – явственно читалось за вопросами, произнесенными вслух. – Отчет? Показания?!»
Я извлек из рукава бамбуковый футляр со свитком.
– Что это?
– Отчет, Хидео-сан. Он уже готов.
– Когда это вы успели?
– С утра, перед встречей со святым Иссэном, я заскочил в нашу управу. Писец все записал с моих слов. У нас замечательные писцы! Они обучены писать быстро и без ошибок.
– А мои показания?
– Разумеется, они включены в отчет. Это наиважнейшая его часть. Говорю же, писец записал их с моих слов. Вы мне верите?
О последней фразе я тут же пожалел. Отец смутился, нахмурился, а мне сделалось стыдно. Меньше всего хотелось ставить отца в неловкое положение. Мало ли, какой-такой намек почудился мне в его вопросе! А даже если и не почудился… Если отец теперь захочет взглянуть на отчет, прежде чем я подам его господину Хасимото – выйдет совсем уж некрасиво. Получится, что он мне не доверяет, подозревает… Если подтвердится обман с моей стороны – я потеряю лицо перед родителем. Если обман не подтвердится – отец потеряет лицо перед сыном…
– Верю, – после долгой паузы согласился отец.
– Простите меня, ото-сан! Я хочу, чтобы вы прочитали отчет!
– А я отказываюсь.
– А я настаиваю!
– А я отказываюсь. Пойдемте, мы зря теряем время.
– Вы намерены идти со мной?
– Да.
– Но мы же договаривались, что я пойду один!
Отец промолчал. Мы пойдем вместе, вот о чем он молчал. Увы, я сам загнал себя в ловушку. Требовать, чтобы отец не сопровождал меня в управу городской стражи – теперь это было бы равносильно признанию во лжи.
– Хорошо, ото-сан.
Я подавил вздох. Драться на плетях с сыном Ясухиро-сенсея – и то было легче.
– Но говорить с господином Хасимото буду я, как дознаватель, ведущий это дело. Если же у господина Хасимото возникнут к вам вопросы, вы ответите на них в моем присутствии.
Отец задумался.
– Хорошо, – кивнул он.
Кажется, мы оба испытали облегчение.
