и змеиная магия приняла эту клятву тоже и тоже признала фрейле своим.
Ведь акрай не сопротивлялась.
Ведь господин не пытался ее убить.
Вокруг нее вихрями закружились образы людей и нелюдей в зеленой и золотой дымке; Шербера увидела Дшееш, вдруг мелькнул перед ней бывший любовник Олдина Велавир, затанцевали водоворотом другие лица... будто чья-то память, будто какой-то знак, будто послание от одного разума другому, послание, которое она — еще немного! — и сумеет прочитать. Она потянулась за этими образами, попыталась схватить их призрачными зелеными пальцами, удержать, чтобы понять, зачем и кто их ей посылает, но они растаяли и пропали в воздухе, снова вернув ее в постель.
— Твоя акрай свободна, Займир, — все еще тяжело дыша, проговорил ее новый господин, и с отвращением Шербера почувствовала, как его мягкая плоть в ней снова наливается силой. — Уведи ее отсюда. Теперь она мне не нужна.
Послание, подумала Шербера, когда фрейле задвигался в ней снова, и люди и нелюди почти сразу вернулись: образы, которые змеиная магия помогала ей видеть в сердце своего нового господина, образы, подобные тем, что видел в ее сердце и Номариам, когда был с ней...
Ах, если бы она только сумела понять, удержать, коснуться...
Змея.
Дшееш.
Змея.
Займир.
Змея.
Воин, который в тот вечер должен был стоять у нее на страже.
Змея, обвивающая этих и других воинов и магов кольцами, текущая от одного к другому, оставляющая на них свой блестящий зеленый след...
И вдруг она поняла.
ГЛАВА 20
Почти у самого Берега, на длинной и узкой полоске земли, называемой Мокрой, живет вот уже две сотни Цветений народ вервес. Мокрая Земля тянется тонкой нитью между захваченным сильными соседями Побережьем и краем Океана, из которого то и дело выплывает новая жизнь.
Долгий путь проделывают вервес вдоль Берега на юг — во время Цветения, и на север — как только наступают Холода.
Их добыча — жизнь, которую дарит Берегу Океан, но не та, что может ходить и говорить и выбирается на сушу, чтобы построить себе здесь дом, а жизнь, которую Океан исторг из себя, чтобы она могла умереть.
Вервес означает «падальщик» на наречии этой части Побережья. К вервес испытывают презрение, их не впускают в дома, не дают приюта в Холода, и предпочитают не подходить к ним близко, но даже самый гордый и высокомерный житель Побережья вынужден, склоняя голову, признать: если бы не вервес, Берег Океана превратился бы в кладбище гниющих на солнце тел.
Один из правителей прибрежного города, имени которого никто не знал, но повесть о котором сохранили книги, однажды прогнал вервес со своей земли и велел им не возвращаться.
Он горько пожалел.
Спустя всего лишь дюжину дней к городу потянулись толпы умирающих выродков Океана: скользких слепых личинок с дрожащими под тонкой кожей внутренностями и человеческими лицами на спинах, задыхающихся от солнца ползучих рыб с вывалившимися глазами, многоногих жаб с остатками мокрых перьев на головах... невообразимых, неописуемых словами уродов, не нужных ни Океану, ни этой земле.
Спустя всего лишь одно Цветение смрад от разлагающихся повсюду мертвецов накрыл город удушающим покрывалом. За ним пришел верный спутник гниения мор — и правителю пришлось усмирить гордость и послать за вервес своих людей и просить их вернуться и кочевать мимо города, как и раньше.
Когда пришли зеленокожие, вервес бежали от Океана. Тэррик думал, что война стерла падальщиков с лица земли совсем, но сейчас, стоя за воротами города в полном одиночестве, пусть и под прикрытием десятка лучников на стене, он определенно видел одного из них.
Это был старик, казавшийся чуть сгорбленным из-за жестких панцирных пластин на спине, но на самом деле крепкий и сильный, одетый в одежду из кожаных лоскутов, меховую шапку и добротную обувь. Он пришел не один, но его отряд благоразумно держался поодаль — сотня или две сотни вооруженных копьями и булавами людей, настороженно ждущих решения фрейле.
У старика была бледная кожа, темные, без белков глаза чуть навыкате и мощная нижняя челюсть, заросшая густой бородой.
Он говорил гнусаво и был прям.
— Мы хотим сражаться с тобой, фрейле. Наша матка и все дети сбежали в степь, но мы не привыкли питаться травой и тварями с теплой кровью, и нашим детям нужна теплая и влажная земля, чтобы зарыться в нее и дозреть. Мы хотим вернуться назад, на Мокрую Землю. Ты освободишь ее, и мы вернемся домой, чтобы и дальше выполнять свое предназначение.
— Я знаю о вашем предназначении и ваших детях, Жужжащий Народец, — сказал Тэррик, и старик, услышав свое истинное имя, без удивления кивнул. Фрейле знали все даже о самом маленьком народе этого края. Казалось, старик не удивился бы, даже если бы Тэррик заговорил на их языке. — И я принимаю в свое войско любого, кто готов сражаться на моей стороне. Ворота открыты, входите. Мои близкие покажут вам, где вы можете найти пищу и ночлег. У меня только одно условие, и вы должны поклясться именем Инифри, что его соблюдете.
— Говори, фрейле, — чуть поклонившись в знак признательности, сказал старик.
— Вы не станете пожирать после битвы тела драконов и змей и людей моего войска. Вы оставите этих убитых лежать на поле боя, чтобы их могли проводить люди их народа.
— Нам достаточно будет плоти зеленокожих и ублюдков темволд, сгубивших наших детей, — ответил старик, не колеблясь. — Я клянусь именем великой матери Инифри, что я и мое племя не тронем своими жвалами змей и драконов, погибших в этой битве, и людей, которые будут поднимать оружие с нами плечом к плечу.
Тэррик принял клятву. Вервес, низко жужжа, шагнули в открытые ворота.
Он оставил прибывших на Нерпера и сразу же направился в длинный дом, чтобы узнать новости о Шербере, но на половине пути, на широкой улице возле целительского дома, его перехватили.
Быстроногий мальчишка, посланный кем-то от ворот, задыхался от бега, но как-то ухитрялся важно выпячивать грудь.
— Господин, господин! — звонко кричал он и, казалось, готов был расталкивать всех вокруг, но, как назло, на улице почти не было прохожих, и решительность намерений никто не оценил.
Он остановился возле Тэррика и замахал руками.
— Господин! К воротам прилетел отряд. Тебе нужно туда! Скорее!
— Прилетел? — уточнил Тэррик.
Мальчишка быстро закивал.
— Да, господин.
