— Покажите нам, пожалуйста, где вы обнаружили шест с лошадиной головой, — попросил он.
— Да, конечно, пойдёмте со мной.
Она повела их к сараю. Куры кудахтали и мешались под ногами.
— Вот здесь, прямо у входа в курятник, — произнесла она, показывая на стену сарая.
— Вы не замечали в последнее время посторонних рядом с вашим домом?
— Нет, ни я, ни Стаффан. Я поспрашивала детей, осторожно, ведь они не знают о вчерашнем, но они тоже ничего странного не видели. Тот, кто поставил шест с головой, проник во двор, должно быть, вечером, между восьмью и девятью часами. В самом конце седьмого я увела детей со двора, где они играли, в дом, посторонних тогда здесь не было. А Стаффан приехал как раз в начале десятого.
— Отлично, — бодро сказал Кнутас и сделал запись в блокноте. — Чем теснее временные рамки, тем легче нам работать. Сразу хочу предупредить: никому не рассказывайте о случившемся, очень важно, чтобы всё осталось в тайне. И не только ради ваших детей.
— Конечно, — неуверенно выговорила Сюзанна, — только вот моя мама…
— Ничего страшного, лишь бы и она никому не сказала. Так где, значит, сейчас находится голова?
— Придётся пройтись, — ответила Сюзанна.
— Лучше проехать туда на машине, — вмешался Сульман. — Нужно будет забрать голову с собой.
— Правда? — Сюзанна засомневалась, а в глазах снова засквозило беспокойство.
— Разумеется, нам ведь необходимо её тщательно осмотреть. Проведя анализ и сопоставив голову с найденным ранее телом, нам, если повезёт, удастся пролить свет на некоторые детали преступления, — учительским тоном объяснял эксперт-криминалист Сюзанне.
— Прежде чем мы уедем, я бы хотел осмотреть ваш дом, если позволите, — попросил комиссар.
— Да, пожалуйста.
Сюзанна Мельгрен проводила их внутрь. Здесь всё дышало стариной: натёртые деревянные полы, обработанная щёлочью мебель. В отделке преобладал белый цвет, отчего в доме было светло и уютно. Широкие подоконники были заставлены глиняными горшками и разного размера фигурками из дерева и керамики. Повсюду была разбросана одежда, мячи, игрушки. На кухне сидела пожилая женщина, держа на коленях ребёнка, и читала вслух сказку. Когда полицейские показались в дверях, она подняла голову и вежливым кивком поприветствовала их.
— А вот и наша бабушка. Пришла помочь мне присмотреть за детьми, — пояснила Сюзанна.
Они поехали на двух машинах: Карин с Сюзанной, а за ними Сульман с Кнутасом.
Проехав около километра по шоссе, идущему через Лэрбру и дальше вглубь острова, они свернули на ухабистую просёлочную дорогу. Сюзанна остановила машину у поля, которое отделялось от дороги канавой и рядом протянувшихся вдоль неё деревьев.
Она спрыгнула вниз и стала разгребать траву и ветки.
Кнутас с Сульманом не мешкая спустились к ней, чтобы помочь, а Карин предпочла остаться на обочине и смотреть на всё со стороны. Она с трудом выносила вид трупов, будь то тело человека или животного. Она наивно верила, что со временем привыкнет, но становилось лишь хуже. Чем больше ей приходилось видеть, тем тяжелей это давалось.
Убрав траву и ветки, они вылезли из канавы и, стоя на обочине, стали разглядывать голову лошади.
— Сомнений нет, как вы считаете? — спросил Кнутас.
— Очевидно, что это голова пони, и, похоже, она принадлежит тому самому пони из Петесвикена, — высказался Сульман.
— Она выглядит хорошо сохранившейся, — пробормотала Карин в платок, которым зажимала рот. — И не очень пахнет, да?
— Да, её заморозили, так же как голову в саду у Амбьорнсона.
Понедельник, 26 июля
В течение всего воскресного вечера Кнутас пытался связаться с Мельгреном, но тот не брал трубку, а жена, когда комиссар позвонил им домой уже совсем поздно, сказала, что его ещё нет.
История выходила очень странная. С Мельгреном случилось то же, что и с Амбьорнсоном, но если политик был в ужасе от пережитого, то археолог, по словам жены, не сильно обеспокоился.
Кнутас вышел из дому, не позавтракав. Ему не терпелось поскорей приступить к работе, поэтому он довольствовался чашкой кофе и бутербродом из автомата, который раздобыл, придя в управление. Ржаная булочка с сыром и сморщенными кусочками перца явно пролежала в автомате все выходные, но она была последней, так что выбирать не приходилось.
Пока он пытался достать бутерброд из тесной прорези автомата, куда тот вывалился, в его кабинете зазвонил телефон. Поторопившись, чтобы успеть снять трубку, он случайно вылил половину кофе на пол. «Лишь бы на брюки не попало!» — подумал он, выругавшись про себя.
На том конце провода был Стаффан Мельгрен.
— Прошу прощения, что не связался с вами раньше, но я был очень занят, а мобильный забыл дома, — принёс он свои извинения.
— Почему же вы сразу не сообщили нам об этой ужасной находке?
— Я запаниковал, не знал, что и предпринять.
— Может, есть кто-то, кто желает вам зла?
— Вряд ли.
— Вы ссорились с кем-нибудь в последнее время?
— Нет.
Мельгрен уверял, что его охватила паника. Жена, однако, утверждала обратное. Очевидно, он что-то скрывает.
— То есть у вас нет подозрений, из-за чего эта лошадиная голова угодила к вам во двор?
— Нет, понятия не имею.
— Расскажите, почему на самом деле вы не сообщили в полицию, как только обнаружили её.
— Господи, неужели вы не слышите, что я вам говорю? — вспылил археолог. — Я был в шоке, не знал, что делать. И стал размышлять, нет ли тут связи с недавним убийством моей студентки.
— И какая, по вашему мнению, связь?
— Мне откуда знать, чёрт побери!
— Информация об этом происшествии ни в коем случае не должна выйти наружу. Вы кому-нибудь уже рассказали?
— Разумеется, нет.
— Ради бога, сохраните всё в тайне, а то за каждым кустом у вашего дома будет сидеть по репортёру.
— Мы с Сюзанной уже всё обговорили. Дети ничего не знают, правда, её родители в курсе, но они будут держать язык за зубами.
— Отлично. Теперь другой вопрос, и я прошу вас наконец дать честный ответ. Какие на самом деле были у вас отношения с Мартиной?
— Я ведь уже говорил раньше. Между нами ничего не было, — демонстративно вздохнув, произнёс Мельгрен.
— Точно так же раньше вы лгали мне о своём безоблачном браке! — потерял всякое терпение Кнутас. — Ваша жена мне всё рассказала: о ваших изменах, о том, что вы постоянно заводите новые интрижки. И брак у вас, уж простите мою прямолинейность, выходит, довольно посредственный. Так с какой стати мне сейчас вам верить?
