досуге, — ледяным тоном сказал герцог. — С ней четыре тысячи мужей шло, чтобы в Испанию ее к жениху доставить, а папаша Хлотаря повелел им все нужное самим по дороге взять. Ну, они и взяли... Пока эту потаскуху от Парижа до Тулузы довезли, от Аквитании один пепел остался. Франки по дороге все монастыри и церкви разграбили. Что с монашками сделали, нужно рассказать или сам догадаешься?
— Забавно..., — протянул Самослав. — Ну и порядки там у них.
— Вот поэтому я и не хочу, чтобы они пришли сюда, — мрачно ответил Гарибальд. — Потому что тогда и торговле нашей конец. Хлотарь соляные копи себе заберет, будь уверен. Что делать-то будем?
— Что делать будем? — Само в задумчивости барабанил пальцами по столу. — Войну будем останавливать, вот что! Я слышал, тебя тут постоянно епископы из Бургундии и Австразии домогаются? Всё хотят Баварию крестить.
— Есть такое дело, — кивнул головой Гарибальд. — А ты что, тоже креститься вздумал?
— С ума сошел? — удивился князь. — У меня войско бога Яровита почитает, как и у тебя. Как я креститься могу? Мы сделаем святым отцам предложение, от которого они не смогут отказаться.
— Вот можешь же ты красиво сказать! — завистливо произнес Гарибальд. — Надо будет запомнить. Мои графы просто от лопнут от зависти. А то ведь не поверишь, деревня деревней, иногда даже стыдно за них бывает.
Глава 38
Три недели спустя. Мец. Австразия.
Епископ Меца Арнульф прибыл со службы в богатом возке, украшенном резьбой и позолотой. Горожане, завидев кортеж самого могущественного человека Австразии, издалека снимали шапки и кланялись. Епископ с тоской смотрел на выпавший молодой снежок и мечтал о том, чтобы сесть на коня и взбить этот снег копытами. Но нельзя, прихожане не поймут. Такую вольность он может себе позволить только тогда, когда уезжает в свои владения за Маас. Там всем на это плевать, в тех землях христиан немного, а те, что есть, не сильно от язычников отличаются. Эх! Выйти бы с тяжелым копьем на кабана так, чтобы по-молодому вскипела кровь... Нечасто он может себе это позволить. Да и грех для священнослужителя кровь проливать. Арнульф был человеком верующим. Он не был суеверным язычником под тончайшей оболочкой христианства, как остальные франки. Он и, правда, верил в Христа и его заветы. Ну, а то, что нарушал их почти всю свою сознательную жизнь, так он же не господь бог. Он всего лишь слабый человек, подверженный страстям мирским. Он за то на себя епитимью налагает и кается. Авторитет епископа Арнульфа был таков, что король Дагоберт его ближайшим советником сделал. Так они с лучшим другом Пипином, который стал майордомом, и руководили Австразией, пока мальчишка король табунам девок юбки задирал, не зная в этом ни стыда, ни меры.
Арнульф и Пипин уже и детей сговорили. Анзегизель и Бегга поженятся, как только в полный возраст войдут. Почтенный епископ и не знал, что его собственный внук от этого брака станет прародителем целой плеяды выдающих личностей, таких, как Карл Мартелл, остановивший натиск арабов на Европу, Пипин Короткий, который отправит в небытие вконец выродившихся Меровингов, и Карл Великий, возродивший Империю на Западе. Он не знал об этом и просто смотрел на выпавший снег, подъезжая к дому, который был немногим меньше, чем королевский дворец.
— Ваше преосвященство, — склонился сенешалк, которого епископ завел себе, подражая королевскому двору. — Вас ждут.
— Кто? — удивился епископ. Немногие могли вот так вот запросто зайти в дом к одному из шести патриархов галльской церкви. Тогда на Западе еще было это звание.
— Герцог Баварии Гарибальд, — пояснил сенешалк.
— Что??? — изумился епископ. — Веди его в трапезную. И вели подать обед.
— Слушаюсь, господин, — склонился слуга.
Герцог удивил епископа Арнульфа лохматой рыжей шевелюрой и длинной густой бородой. Плечистый крепыш с красными от морозца щеками склонил голову. Арнульф хотел было благословить его, но осекся, поморщившись. Гарибальд был язычником, как и многие подданные его величества. Даже тюринги и алеманы, управляемые королевскими графами, еще верили в старых богов. Что уж говорить про баваров, которые жили наособицу, лишь на словах выражая покорность. Налогов в казну они не платили, на церковь не жертвовали. Дикари, да и только...
— Раздели со мной стол, — предложил Арнульф, и Гарибальд благодарно кивнул. Древний, как сама земля, обычай германцев не позволял вредить тому, с кем преломил хлеб. Даже христианство не могло победить то, что впиталось с молоком матери.
— Благослови, господи, эту трапезу, — епископ перекрестил стол, и они с герцогом начали молча насыщаться. Что за разговоры на пустой желудок? Меды и наливки водопадом лились в глотки двух герцогов. Одного настоящего, а другого — сложившего с себя этот титул. Никто из них не был замечен в аскезе.
— Говори, — епископ сыто рыгнул и откинулся в кресле.
— Я, святой отец, пришел поговорить о том, как нам жить дальше, — осторожно начал Гарибальд, вспоминая все, что вколотил в его голову хитроумный сосед. Несколько вариантов разговора они отработали, и на каждый из них был готов свой сценарий.
— Что ты имеешь в виду? — поднял бровь епископ.
— Его величество поход в восточные земли затевает, — сказал Гарибальд.
— Ну, и что? — посмотрел на него из-под бровей Арнульф. — И ты, как верный его подданный, тоже войско готовь. Или опять, как в прошлый раз, отсидеться в своих лесах решил? В этот раз не выйдет. Его величество двадцать тысяч воинов может привести.
— Не нужна мне эта война, — хмуро сказал Гарибальд. — Франки прежде всего мои земли разорят. Венды свои дома сожгут и в леса уйдут. Вы там ни зернышка не найдете. Я уже воевал с ними, еле ноги унес. Пройдет месяц, и эта армия начнет от поноса и голода дохнуть, как в том походе на лангобардов. Двадцать герцогов из Австразии свои войска через Альпы повели. Много ли воинов назад вернулось?
Арнульф зло засопел. В том походе был его отец. Война тогда, и впрямь, не задалась. Тысячи воинов от болезней погибли, а еще больше — на обратном пути, когда их озверевшие горцы перебили, которых они до этого ограбили до нитки.
— В этот раз то же самое будет, — пообещал Гарибальд. — Мои люди не римляне. Они терпеть не станут, когда франки их грабить начнут. Меня зарежут, нового герцога выберут, и франкам в спину ударят. Не вернется эта армия домой, епископ.
— Ты смеешь угрожаешь, нечестивец? — налился кровью Арнульф, и начал приподниматься в кресле. — Смотри, я и забыть могу, что хлеб с тобой преломил!
— Не гневайся, святой отец! Ведь
