старательно готовились к приезду московских гостей. Хрусталев сел на ступеньки и закурил. Хотелось как можно быстрее начать двигаться, работать, суетиться, ругаться, орать на болванов-осветителей, на дуру Полынину — все, что угодно, только бы не думать о том, что ему предстоит. В дополнение ко всему через полчаса на этой площади появятся обе красавицы: Марьяна и Инга. Сплошной водевиль!
Подъехал автобус, из которого выпрыгнула Инга, за Ингой Пичугин, за Пичугиным взволнованные гримерши, и, наконец, последней, грозно и тревожно хмуря брови, вылезла Регина Марковна.
— Ну, как тут у нас? — шевеля бровями, спросила Регина Марковна.
— У нас порнография тут. Погляди, — сказал Хрусталев, кивая на красные флаги и ленты. — Придется сдирать.
— Почему? Пусть висят.
— Тогда ты сама будешь и оператором. Не все же в помрежах ходить. Поработай!
— Иди, Виктор, в жопу! — сказала она. — Ребята! Знамена снимайте! Быстрее!
Работа закипела, если только можно употребить это энергичное слово применительно к неторопливому и слегка избалованному коллективу «Мосфильма». Но кабель разматывать все-таки начали и аппаратуру уже подтащили.
— Скорее! Скорее! Ведь свет-то уйдет!
Регина Марковна зря напрягала горло: первый съемочный день начался вполне благополучно. Из черной служебной машины, сильно забрызганной проселочной грязью, вышли трое: Марьяна, Егор и Георгий Таридзе. Марьяна была очень сильно взволнована, а Мячин вообще сам не свой. Хрусталев увидел, как она сразу начала оглядываться и радостно вспыхнула, заметив его. Хотя бы она здесь не плакала, дурочка! Он быстро отвернулся, но она уже спешила к нему, и, чем более она приближалась, тем ярче становился свет на ее лице.
— Вы здесь уже, Виктор Сергеич?
Он медленно оглядел ее с головы до ног — оглядел так, как оглядывают только свою собственность, — и она поймала этот взгляд, поняла его и смутилась.
— Наверное, вами Регина займется, — сказал он. И спрятал глаза. И нахмурился. — А мне, извините, не до разговоров.
Она растерялась. Хрусталев сразу почувствовал что-то вроде раздраженного удовлетворения: ведь он объяснял ей вчера, что никто не должен про них ничего заподозрить, а ей — словно с гуся вода!
— Марьяна-то где? Где Марьяна-то, господи! — Регина Марковна металась от Мячина к Таридзе, не заметив, что Марьяна уже ускользнула к Хрусталеву.
— Да вон, с оператором нашим воркует! — сказал дружелюбно Георгий Таридзе. — Регина, возьми мандаринчик! Сухумский, сам тает во рту!
— Иди, Гия, в жопу! Не до мандаринчиков!
И растрепанная Регина Марковна заторопилась к Марьяне:
— Скорее, Марьяна! В гримерной все ждут!
— Желаю удачи вам, Виктор Сергеич, — сказала Марьяна спине Хрусталева.
В гримерной между тем происходил разговор, доставляющий явное удовольствие гримершам Лиде и Жене, а Инге Хрусталевой, над волосами которой колдовала Женя, был в тягость.
— Вы, Инга Борисовна, не беспокойтесь, — тягуче и сладко приговаривала Женя. — У нас коллектив очень дружный, веселый. И даже вот Виктор Сергеич — как выпьет — со всеми сидит, тоже песни поет…
— Да? Песни поет? — Инга вскинула брови. — И как? Хорошо у него получается?
— Ну, он же — фактурный мужчина! Конечно!
— На таких, как он, я вам скажу, Инга Борисовна, женщины сами вешаются. Таких мужчин даже и упрекать нельзя! — вмешалась Лида, не желая, чтобы Женя оказалась лидером беседы. — Вот, скажем, Оксана была, Голубеева, хотела Марусю играть…
— Ах, да! Кстати! — и Инга вполне достоверно закашлялась. — А кто же теперь у нас будет Марусей?
Гримерши обидчиво переглянулись.
— Хорошенькая. Низ лица только, знаете, слегка грубоват. — Лида громко вздохнула.
— Нисколько он не грубоват, не придумывай! — сказала ей Женя. — Глазищи размером с кулак. Нет, хорошая! Егор отыскал. Говорят, что студентка.
Студентка, внешность которой именно сейчас обсуждали в гримерной, вошла, постучавшись. За ее спиной возвышалась Регина Марковна.
Глаза их встретились в зеркале.
— Ой! Здравствуйте, Инга! — сказала Марьяна.
Она растерялась так сильно, что даже гримершам вдруг стало неловко. Вот вам и студентка, вот вам и Маруся! Застыла на месте, ресницами хлопает.
Инга отвернулась от зеркала. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, но тут же Инга весело и приветливо улыбнулась, протянув Марьяне обе руки из-под наброшенной ей на грудь и плечи белой капроновой накидки.
— А ты здесь откуда?
— Марусю играю, — шепнула Марьяна. — Меня пригласили. Но вряд ли я справлюсь…
— Кого они пробовали? Я слышала, что Голубееву эту? Она же везде просто влезет без мыла! — сказала не в меру веселая Инга. — И что? Неужели ее завернули?
И Лида, и Женя молчали. Регина Марковна решила, что пора вмешаться.
— Марьяночка в пробах всех очаровала! Ее Хрусталев преподнес в разных ракурсах, и все согласились, что это — шедевр!
— Ну, он большой мастер шедевры лепить, — сквозь зубы сказала Инга и снова спиной повернулась к Марьяне. — Давайте заканчивать, Женя, пора.
— Костюмы еще не приехали, ждем. — Регина Марковна воздела руки к небу. — Того гляди солнце зайдет! Где костюмы?
На съемочной площадке переругивались. Глава осветителей Сомов Аркаша пытался повесить обратно знамена. Хрусталев с бешеными глазами проорал в мегафон, что если увидит еще одну «тряпку», то съемок не будет. Больше всех досталось художнику Пичугину, который отвечал за пропавшие, вернее, не доставленные вовремя костюмы.
— Зачем ты мне здесь? — сокрушался Таридзе, жуя мандарин. — Мне костюмы нужны! А ты без костюмов — ничто! Не понятно?
— Понятно, понятно! — Пичугин кивал прилизанной, с тонким пробором, прической. — Но, Гия Ревазович, вы же сказали: «Езжай на автобусе!» Я и поехал.
— А если бы я предложил, дорогой: «Лети на ковре!» Ты бы что? Полетел?
Наконец из-за поворота показалась служебная машина, на заднем сиденье которой дремал снисходительный Федор Кривицкий.
— Ура! — закричал Хрусталев. — Режиссера поймали!
Кривицкий слегка улыбнулся и громко втянул в себя воздух природы: полей и лугов, зерновых и озимых.
— Какая же здесь благодать! Мать честная! Ну что, мои други? Давайте приступим?
— Костюмы у нас потерялись. — Регина Марковна громко высморкалась.
— Да едут они! Едут ваши костюмы! — громовым голосом возвестил Кривицкий. — Застал их в трясине. Помог. Завелись. Минут через пять будут здесь.
— Благодетель! — взревел Хрусталев. — Ты что, сам их завел? Ты рискнул нашим копчиком?
Кривицкий показал ему кулак, Хрусталев в наигранном страхе втянул голову в плечи.
«Никто никогда ничего не поймет! Никто не узнает. А завтра… Что завтра? Откуда я знаю, что ждет меня завтра?» — подумал он быстро, и тут же этот страх, который то больно скреб его изнутри, то своими маленькими липкими лапками дотрагивался до горла, ребер, живота, но не исчезал ни на секунду и ни на секунду не позволял забыть о себе, стал невыносимым. Его затошнило от этого страха.
«Стоп. Точка, — сказал он себе. — Сейчас я
