Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
— И здесь очень важна ваша реакция. Может, он изводит себя только потому, что вы от него этого ждете.
Бабетта на мгновение умолкла; она положила руку на стол и кончиками пальцев отодвинула от себя мобильник.
— Не знаю, Клэр. Его отец… У отца на его счет завышенные ожидания. Хотя, возможно, говорить так и не совсем честно. Но факт остается фактом — Рику часто приходится нелегко из-за отца. В школе. С друзьями. Ему пятнадцать, он еще полностью зависит от родителей. А тем более от отца, которого каждый день показывают по телевизору. Иногда Рик сомневается в искренности своих друзей. Он думает, что с ним дружат только из-за известности его папочки. Или, наоборот, что учителя порой несправедливы к нему из зависти. Помню, как, переходя в среднюю школу, он сказал: «Мама, у меня такое чувство, что я начинаю жизнь с чистого листа!» Он так радовался! Но не прошло и недели, как вся школа знала, чей он сын.
— А сейчас вся школа узнает еще кое-что. Стараниями Сержа.
— Я об этом постоянно ему твержу. Что Рик и так страдает из-за отцовской известности. А теперь отец хочет втянуть его и в эту свистопляску, из которой ему уже никогда не выбраться.
Я подумал о Бо, приемном сыне из Африки, который, по мнению Бабетты, и мухи не обидит.
— Мишел как раз не утратил того, что ты называешь непринужденностью. Конечно, у него нет знаменитого отца, но все же… Происшедшее его не мучает. Иногда я даже тревожусь оттого, что он, похоже, не понимает, к каким последствиям может привести этот инцидент, имея в виду его будущее. В этом он сущий ребенок. Беззаботный ребенок, а не страдающий, рано постаревший взрослый. Мы с Паулом тоже бились над проблемой: как внушить ему чувство ответственности за свои поступки, не отняв у него детской невинности.
Я посмотрел на свою жену. «Мы с Паулом…» Давно ли мы с Клэр еще полагали, что другой ни о чем не догадывается? Час назад? Пятьдесят минут? Я перевел взгляд на нетронутый десерт Сержа: так же как по кольцам на стволе дерева можно определить его возраст, по растаявшему ванильному мороженому можно, наверное, измерить истекшее время.
Я посмотрел в глаза Клэр, в глаза женщины, символизировавшей для меня счастье. Без жены я бы ничего не достиг в этой жизни, говорят сентиментальные мужчины (как называют сами себя мужчины неуклюжие), в действительности подразумевая лишь то, что их жены вытирают за ними грязь и в любое время суток подают им кофе. Так далеко я заходить не стану: без Клэр я бы многого не достиг.
— Мы с Клэр настаивали на том, чтобы Мишел продолжал жить своей жизнью. Мы не хотим навязывать ему чувство вины. Конечно, он виноват, но и бездомная, забравшаяся в кабину банкомата, тоже не без греха. Вокруг только и слышишь: современная молодежь отбилась от рук. Никто никогда не говорит о бомжах, слоняющихся где попало. Судьи, желающие наказать молодых в назидание другим, пекутся о собственных детях. Которых, возможно, тоже не могут удержать в узде. Мы не хотим отдавать Мишела на растерзание толпе, жаждущей крови, той толпе, которая ратует за введение смертной казни. Мишел нам слишком дорог, чтобы принести его в жертву животным инстинктам масс. Кроме того, он и сам не допустит этого, потому что слишком умен.
Клэр не отрываясь смотрела на меня, пока я произносил свой монолог. Ее взгляд и улыбка, которой она меня одарила, тоже были составляющими нашего счастья. Счастья, которому по плечу любые трудности, счастья, способного устоять под натиском посторонних.
— Это правда! — сказала Клэр, поднимая руку со своим мобильником. — Я собиралась позвонить Мишелу. Который час, ты сказала? — обратилась она к Бабетте, нажимая на кнопку и продолжая смотреть на меня.
И снова Бабетта посмотрела на дисплей своего телефона и назвала время.
Не буду говорить, сколько в тот момент было времени. Точное время порой оборачивается против тебя.
— Привет, солнышко! — сказала Клэр. — Как у тебя дела? Не скучаешь?
Я взглянул на лицо моей жены, которое всегда озарялось особым светом во время телефонных разговоров с нашим сыном. Сейчас она смеялась и говорила бодрым голосом, но лицо не сияло.
— Нет, мы еще выпьем кофе и через час будем дома. Так что ты еще успеешь убраться. Что ты ел на ужин?
Она слушала, кивала, несколько раз сказала «да», «нет» и со словами «Пока, солнышко» нажала «отбой».
То ли по ее несияющему лицу, то ли из-за того, что она и словом не обмолвилась о нашей с сыном встрече в саду ресторана, я сразу догадался, что перед нами был разыгран спектакль.
Но для кого предназначался этот спектакль? Для меня? Вряд ли. Для Бабетты? Но с какой целью? Клэр дважды спрашивала о времени, словно хотела заставить Бабетту запомнить этот момент.
Папа ничего не знает.
А папа вдруг взял да узнал.
— Эспрессо для… — Это была одна из официанток, одетых в черное. В руке она держала серебряный поднос с двумя чашечками эспрессо и двумя крошечными рюмочками граппы.
Пока она расставляла перед нами чашечки и рюмочки, моя жена выпятила губы, как для поцелуя.
Посмотрев на меня, она чмокнула воздух.
Дижестив
40
Не так давно Мишел написал сочинение по истории на тему смертной казни. Поводом к работе послужил документальный фильм про убийц, которые, отсидев положенный срок, возвращаются в общество и тут же совершают новое убийство. Свое мнение в фильме высказывали сторонники и противники смертной казни. Один американский психиатр утверждал, что некоторых людей вообще нельзя выпускать на свободу. «Нам следует принять тот факт, что среди нас есть настоящие чудовища, — сказал психиатр, — которым ни при каких условиях нельзя смягчать меру наказания».
Спустя несколько дней первые наброски сочинения Мишела лежали на столе. На обложку своей работы он поместил скачанную из Интернета фотографию кресла, на котором приговоренным к высшей мере наказания в некоторых американских штатах делают смертельную инъекцию.
— Если я чем-то могу тебе помочь… — бросил я, и через какое-то время он показал мне первый черновой вариант.
— Скажи, можно такое сдавать? — спросил Мишел.
— Почему нет?
— Не знаю. Иногда я думаю о таких вещах… я не уверен, что так вообще можно думать.
Черновик произвел на меня впечатление. Пятнадцатилетний Мишел смотрел свежим взглядом на различные аспекты преступлений и связанных с ними наказаний. Ряд моральных дилемм он продумал досконально. Я понял, почему он в принципе сомневался в допустимости некоторых своих мыслей.
— Очень хорошо, — сказал я, возвращая ему работу. — Я бы на твоем месте не волновался. Ты имеешь право на собственную точку зрения. Не следует уже сейчас жать на тормоза. Ты предельно ясно излагаешь свои соображения. Придраться не к чему.
С того дня он давал мне читать все последующие версии. Мы обменивались мнениями о нравственном выборе. О том периоде я сохранил наилучшие воспоминания.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
