Мы спустились вниз. Я не находила себе места. Все ходила по гостиной от стены до стены, не брала в рот ни кофе, ни печенья. Дороти рассказывала, как взяла малыша в приюте и дала ему имя, дала свою фамилию. Ей казалось, что она обеспечит мальчика будущим в своей дружной семье, а в итоге не знает теперь, что с ним делать.
Он их пугает, он говорит жутковатые вещи. Он замкнутый, бывает агрессивным без причины. Не хочет играть со сверстниками. Для открытой и традиционной во всех смыслах женщины из глубинки такой ребенок был испытанием. Он был бременем. Был обузой.
— Вы не пытались отыскать информацию о матери Робби? О его биологической матери? О ней хоть что-то известно?
— Это мне как-то поможет?
— Вам? — посмотрела я на женщину, переживающую за отца. — Вам, может, и не нет. Но это поможет Робби. Ему нужна та, которая родила его. Он ищет выход для энергии. Ему нужна поддержка, которой здесь он не находит.
— Но ведь для этого я вас сюда и вызвала, Камилла. Я думала, что вы поработаете с ним и…
— Я ему не мать. Это не мой сын. Мой сын погиб.
Я говорила это с таким упорством и даже остервенением, будто пыталась убедить в известном факте именно себя. Прежде всего себя, а не окружающих. В первую очередь себя саму.
Он погиб. Ребенок умер. Это не он. Этого не может быть. Нереально, Камилла. Просто нереально, надо выбросить из головы. Перестань. Прекрасти.
ХВАТИТ!
— Боже, я не знала, что у вас погиб ребенок… Мне очень жаль. Я соболезную. Давно это случилось?
— Четыре года прошло. Но я никак не могу отойти. До сих пор.
— Четыре года… — выдохнула Дороти. — Точно как нашему Робби.
— Извините, мне плохо. Надо выйти на улицу и подышать немного воздухом.
Голова кружилась, все шло кувырком. Казалось, что я вот-вот упаду от переизбытка эмоций. Схватила пальто, рванула к выходу, но как только открыла дверь, то увидела копов.
Через дорогу, прямо напротив дома, был припаркован экипаж полицейских. И как только они увидели меня, то двери открылись, из патрульной тачки вышли трое вооруженных мужчины. Один из них — мой Джош.
О боже. Только не это. Я не готова вернуться к нему. Только не теперь, не после всего увиденного и прочувствованного. Не хочу в эту клетку.
— Нет! — крикнула я и уперлась спиной в дверь с рождественским венком. — Нет, я не пойду! Не вернусь!
Хотела было вломиться обратно, но между мной и тройкой офицеров появился внедорожник. Он резко вынырнул из-за угла, затормозил возле самой дорожки к дому Дороти. И из окна мне помахала девушка в темных очках.
— Живей в машину! Босс велел тебя доставить! Срочно!
Я без разговоров села на заднее сиденье. Машина дернулась с места и оставила полицию ни с чем. Еще пара виляний по кварталам и выезд из города полевой дорогой — этого хватило, чтобы сбросить копов с хвоста.
Меня везли к Марселю. А я сидела как в бреду. И не могла перестать это делать.
Не могла перестать ощупывать свое лицо. Трогать его так, как прикасалась к Робби. Была жуткая странность — я как будто ощущала те же грани, что и полчаса назад. В то доме. Трогая ребенка, с которым не была знакома никогда до этого дня.
Что со мной происходит? Я схожу с ума?
20
Камилла
Меня привезли прямиком к Марселю.
Казалось, все дороги северных штатов вели к его логову — популярному ночному клубу. Сам он мне объяснил, что здесь неподалеку расположена тюрьма, в которой ему пришлось отбывать наказание. За преступление, которого он не совершал. Зато теперь Марса знали как несгибаемого руководителя ОПГ. Он был суров, авторитетен. Его боялись и уважали. А вскоре я сама убедилась в том, что все эти детали — они неслучайны. В определенный момент все ниточки сплелись и выстроились в одну прочную связь.
Даже тот факт, что на Севере работала его банда. Банда Марселя Дробински.
— Кэм, — встретил он меня возле машины, — с тобой все в порядке? Как ты?
— Я… — мотала я головой, все пытаясь переварить увиденное в Шервуде. — Со мной что-то странное происходит.
Я положила свои ладони ему на лицо и стала исследовать черты Марселя с закрытыми глазами. Все только подтверждалось. С каждым таким прозрением все аргументы против таяли, как снег на солнце. Но с каждой растаявшей снежинкой таяла и уверенность, что я вменяема. Потому что это не может быть правдой.
Такое ощущение, что я спятила и потеряла связь с реальностью окончательно. Неужели я строю иллюзии и вижу то, чего на самом деле нет в природе?
— Что ты делаешь? — удивился Марс, поглаживая мои руки на своем лице. — С тобой все хорошо?
— Боже, ты не поверишь…
— Не поверю во что?
— Если я тебе признаюсь. Если я тебе скажу, о чем я думаю. Что я чувствую.
— Тогда лучше сказать это сейчас. Потому что времени нет. Мы спешим.
— Куда? — подняла я веки и стала изучать его угольно-черные глаза. От этого взгляда я опять задавала себе вопросы, на которые боялась давать ответы. Все это нереально… Или реально? — Это потому ты за мной прислал машину? Что-то произошло? Что-то важное?
— Тебе туда нельзя возвращаться, малая. В Шервуде тебя уже пасут легавые. Сама знаешь, кто инициатор.
— Послушай, насчет Шервуда и моей поездки… — пыталась я как-то объяснить Марселю, с чем столкнулась. — Ты ведь помнишь, что я говорила тебе о ребенке?
— Как раз потому я за тобой и послал.
Марс надел на голову тканевую маску-балаклаву и усадил меня в машину. Я не понимала, что происходит, откуда такая спешка и почему у всех на лицах маски. Что мы будем делать? Предстоит налет? Но как это может быть связано с моим несчастным мальчиком?
— Мне опять куда-то ехать?
— Мы едем на дело, Кэм.
— Что? Нет. На какое еще дело?
— Вот. — Он протянул мне пистолет. — Тебе придется кое-что сделать сегодня.
— Я не буду никого убивать.
— Ты ведь хотела, чтобы я простил тебя?
— Да, конечно. Но…
— Ну вот и отлично. Если хочешь вымолить прощение — прикончи одного ублюдка. Он того заслуживает. Точка.
— Что? Господи… — смотрела я на пистолет в руке.
А Марс надевал мне на голову такую же черную балаклаву.
— Тебя не должны узнать. Работаем под маскировкой. Никаких имен и фамилий. Никакой пощады. Приезжаем и заходим в дом. Ты взводишь курок и стреляешь прямо в лоб тому, кто жить не достоин. Все поняла?
— Я не смогу.
— Ты сможешь. Один выстрел — я тебя простил и больше никогда не упрекну в предательстве. Ты ведь не хочешь жить с этим проклятием вечно?
