как пройти по раскалённым углям.
— Я сделаю все, чтобы подобного больше не произошло, — вдруг говорит Борис, а мне хочется в него кинуть чем-нибудь. Потяжелее.
— Да уж. Думаю, еще одного сына тебе вряд ли смогут подсунуть.
— Те, кто сделал липовые тесты поплатятся за это.
— Разумеется, а как будешь платить за это ты? Или правило бумеранга — оно не для всех.
Он замолкает, смотрит внимательно, рассматривая мое лицо, делает шаг, другой, ставит руку на кровать, наклоняясь и приближая свои губы к моим. Чувствую мятное дыхание, привычный запах древесного парфюма. Ощущаю, как внутренности сворачиваются узлом от страха.
— Что ты от меня хочешь?
Простой вопрос. Возможно если я скажу правду, жить станет легче?
— Избавься от завода. Перестань делать нас мишенью.
— Я не могу. Я не для того….
— Тогда отпусти нас.
Больно. Чертовски больно было это сказать, но после того как воробьи вылетели их уже не поймаешь. Теперь он знает, что я больше не хочу с ним жить. Его любить. Даже его губы больше не вызывают во мне желаний.
При этом я вижу того же шикарного мужчину, что однажды спас меня, покорил. Не будь этой бледности, я бы никогда не подумала, что он о чем-то переживает.
Он смотрит, заглядывает в душу, опаляя взглядом черных глаз, всегда засасывающих меня в свою тьму. Словно ждет, что я крикну, что пошутила, что передумала.
— Моей ошибкой была женитьба на тебе, встреча с тобой. Но и без тебя я жить не собираюсь. Я обеспечу вас безопасностью, вы никогда больше не пострадаете, но нет, Нина. Ты от меня не уйдешь.
Он наклоняется ниже, хочет поцеловать, но я отворачиваю лицо. Но отказ для Бориса никогда не имел значения. Он не спрашивает. Он берет.
Его пальцы жестко захватывают щеки, его сухие губы касаются моих. В этом нет любви, ласки, страсти, лишь доказательство, что я принадлежу ему.
— Тебе помогут собраться. Мы едем домой.
Домой. Туда, где не будет покоя.
Глава 37
Меня выписали через сутки. Врач, конечно, рекомендовал мне полежать еще немного, но разве можно спорить с Борисом? Мира все время была со мной, на отца почти не смотрела. Даже, когда он предложил ей помощь, чтобы она села в вертолет, она отказалась. Сама залезла, напрягая ослабленные конечности, и села рядом со мной на каталке. Я тоже не смотрела на Бориса. Мне хотелось подумать, понять, а что, собственно, творится в моей жизни. Одно я понимаю точно, дергаться до операции Миры точно не стоит. Да и понять, как буду жить после, точно нужно. В какой-то момент приходит понимание, что я даже не получила образование. Все, что у меня есть, принадлежит Борису. А я сама лишь пустое место. Я так занялась дочерью после ее рождения, что ушла в академ и непонятно, когда смогу вернуться. И смогу ли вообще. Это в Усть-Горске меня в спектакли брали без каких-либо проблем, а кем я стану в большом городе?
В этот момент я возненавидела Бориса еще больше. Он не просто заполнил мою жизнь собой, он забрал мечту, которую я когда-то лелеяла. Все, что я теперь могу, это как сука биться с ним за алименты для Миры. Но я не смогу так. Не смогу пользоваться тем, что мне никогда не принадлежало. Из этого следует только один вывод. Этот дом, что вскоре должен появиться на горизонте, навсегда останется тюрьмой для меня и Миры. Безусловно самой красивой тюрьмой, но такой бездушной.
Вертолет садится еще засветло. Меня доставляют до крыльца, где нас ждет брат Бориса. Джеймсон Родригес. Мы виделись с ним, когда были в Америке в, так называемом, свадебном путешествии. Он сразу произвел самое положительное впечатление. Между ним и Борисом было много общего, они оба прошли войну. И именно Джонсон пролил свет на прошлое названого брата. При этом он умел улыбаться и шутить в отличие от Бориса. Он был единственным свидетелем на нашей короткой церемонии.
— Нина, — он берет мою руку и целует, внимательно заглядывая в глаза. Уже тогда он спрашивал меня, уверена ли я, что хочу быть с Борисом. Что потяну такого человека. Надеюсь, теперь он понимает, что уже тогда выбора у меня было немного.
— Джеймсон. Я так понимаю, мы живы благодаря вам.
— Я помог совсем немного, — говорит он на английском, и я с натяжкой, но улыбаюсь. Мира смотрит на незнакомца исподлобья. Сейчас ее вряд ли может порадовать что-то помимо счастливого воскрешения Ярослава. Но в этом мире не все сказки заканчиваются хорошо.
Мы проходим в дом, и вдруг Мира громко кричит, буквально заполняет пространство визгом и выпускает мою руку. Я поднимаюсь сквозь боль в животе и в шоке смотрю на то, как она буквально врезается в Ярослава, который тут же обнимает ее. Я резко смотрю на Бориса. Который уже срывается с места, но перед ним вырастает Джеймсон.
— Пойдём поговорим.
— Не о чем тут разговорить. Я сказал убить его!
— А я тебе не подчиняюсь.
— Он сдохнет. Так или иначе, — шипит Борис и идет к детям. Отрывает Миру от мальчика и, несмотря на ее крики и проклятия, буквально оттаскивает. — Киньте его в подвал.
Я глотаю слезы, пока люди Бориса ведут мальчишку в сторону подвала. Перевожу взгляд на Бориса, который относит Миру наверх, а потом на Джеймсон. Он сам поднимает меня на руки и несет в сторону спальни.
— Он убьет мальчика, — говорит он, не глядя на меня. При этом понижает голос настолько, что его почти неслышно. И я понимаю, он не хочет, чтобы нас подслушали.
— Тогда он навсегда потеряет Миру. Может быть, вам забрать его? Воспитать как сына?
— Вы знаете специфику моей работы. Тем более однажды он все равно вернется, и тогда Миру потеряете и вы.
— Не понимаю.
— Разве? Для Ярослава перестанете существовать вы. Останется только Мира. И однажды он придет за ней. И если вы попробуете помешать, не пожалеет вас. Этот мальчик глубоко покалеченный. Ему нужна семья. Хотя бы осознание, что она есть.
— Но как я могу это исправить? Я не могу уговорить Бориса. Мальчик ему никто.
— Он очень злится, именно потому что он ему никто. Значит нужно скормить ему прекрасную ложь.
— Но как?! Он знает…
— Вы заказывали тест своей подруге, — тормозит он в коридоре. — Эти тесты пришли вчера. Я могу их подделать.
— Вы предлагаете обмануть Бориса? — шепчу я, не в силах поверить в это.
— Самые лучшие браки держаться на лжи. Вы
