руках и смотрит на меня. Долго. Пристально. Словно пытается что-то понять, прочесть, разузнать. Я понимаю, о чем он думает: о моей несхожести с собой прежней. С той Айли, которую он встречал раньше. Но тут я ничего поделать не могу. При всем желании, даже если бы оно у меня было, я бы не смогла стать тем, кем никогда не была.
Так мы и сидим какое-то время, играя в гляделки, пока мне не надоедает.
- Прошу прощение, Ваша Светлость, но у меня еще очень много работы.
- Да… благодарю вас за такой чудесный… завтрак, - герцог усмехается, - плавно перешедший в обед.
- Приходите и на ужин, - приглашаю его.
- Обязательно, - обещает и выходит, многозначительно задержавшись взглядом на моем лице.
Чувствую, у меня щеки горят, как у малолетки, и в животе щекотно. Смешно. И волнительно. Сама не замечая, напеваю, убирая со стола и вздрагиваю, когда за спиной раздается:
- А когда ты была замужем за отцом, ты не пела.
Звучит словно обвинение. Поворачиваюсь. Шарлотта стоит в дверном проеме, смотрит на меня нахмурившись.
- Наверное, тогда мне не до песен было, - отвечаю невозмутимо, убирая горчицу и пряча хлеб.
- Интересно почему? У тебя все было! Чего бы ты ни захотела. Папа сразу выполнял любое твое желание! Хотела украшений – получала. Хотела балы и праздники – тоже были. Но оказывается, тебе для полного счастья нужно было работать служанкой у мутанта, а не жить в любви с благородным магом!
Ох, ну это ты уже хватила через край, девочка!
- Правда? У нас было все настолько хорошо, что приставы, наверное, по ошибке забрали дом за долги? Ты же взрослая девочка, Шарлотта. Оставь на минутку свои обиды и подумай головой. Я вышла замуж за твоего отца всего год назад, принесла очень богатое приданое. Его бы хватило на безбедную жизнь нам всем, даже с балами и приемами. И не на один несчастный год. Ты же учила математику, посчитай. А еще ответь сама себе на простой вопрос: кто у нас в семье занимался финансами? Точно не я. Тогда почему я виновата, что мы остались ни с чем?
- Потому что… ты… ты никогда не любила моего папу!
- Иногда замуж выходят без любви, так бывает в высшем свете, уверена, ты это знаешь.
- Ничего я не знаю! Он любил тебя, а ты…
- Нет, Шарлотта, твой отец любил меня не больше, чем я его. Нам просто было хорошо вместе. Увы, недолго.
- Я не хочу это слышать! Ты злая! Ты специально… - не договорив, девочка поворачивается и убегает, громко топая башмаками.
А я остаюсь. На душе остается какое-то гадливое чувство и все хорошее настроение, что было с утра – бесследно испарилось. Ничего, как говорила еще моя бабулечка: если нужно прочистить мозги – берись что-то делать руками. Вспомнив, что у меня в сегодняшних обязанностях числится стирка полотенец, вздыхаю почти с облегчением. Это хорошо. Нелегкий, но монотонный труд – самое оно.
Взяв два больших таза, грязные вещи, выхожу на улицу. Солнышко греет, словно летом, поэтому надеваю только тонкую безрукавку сверху на платье. Ставлю тазы, наполняю их водой, в очередной раз порадовавшись, что тут есть кипяток. В меньшую емкость бросаю два специальных мыльных ореха, загружаю несколько полотенец и даю им время немного отмокнуть.
Стираю, используя специальную доску. Современные девушки даже не знают, что подобным устройством когда-то давно стирали их прабабки, а может даже, и бабушки. Попади они в этот мир, наверняка бы не поняли, что за штука такая стоит рядом с мисками и мыльными орехами.
Настиравшись так, что даже немного вспотела, снимаю безрукавку, оставшись в тонком платье, полощу и вывешиваю полотенца. Солнце уже идет на закат. Вот и еще один день прошел. В покое и сытости. Многие живут и не понимают как мало надо для счастья: кров, еда и здоровые родные рядом. Все. Так мало и так много одновременно.
Остается еще одно полотенце, а места на веревке нет. Свободен только тот участок, который я не люблю – в самом начале, возле дерева. Веревка там привязана высоко, с земли не дотянуться, приходится ставить табурет и влезать на него, а потом, держась за хлипкую веревку, вешать тяжелое полотенце. Едва закидываю его и собираюсь растянуть по длине, чтобы лучше сохло, как меня что-то толкает под колено. Взвизгнув, оглядываюсь и вижу Грома. Он довольно скалится огромными зубами.
- Гром! Уйди! Не толкайся!
Пес, вроде отходит, я восстанавливаю дыхание и равновесие, пытаюсь спустить одну ногу с табурета и в этот момент зверь снова толкает меня. Пискнув, заваливаюсь вперед, уцепившись в эластичную веревку и уже представляя себе, как не только упаду лицом в землю, так еще и сорву всю свою стирку, на которую сегодня потратила больше трех часов. Зажмурив глаза и выставив руки, чтобы не сильно ушибиться, падаю.
И втыкаюсь носом во что-то твердое, очень вкусно пахнущее. Машинально отпускаю веревку и хватаюсь за то, что в этот момент кажется более устойчивым. Только через секунду понимаю, что я все еще стою, хоть и в странном слегка подвешенном состоянии.
- Я тебя держу, - говорит надо мной спокойный голос.
Открываю глаза и поднимаю голову.
- Умеете вы появиться вовремя, - говорю шепотом.
- Вообще-то, я тут уже некоторое время стою. С того момента, как ты полезла на табурет, - отвечает так же тихо, склонившись к моему уху и заставляя ёжиться от слишком острого ощущения его губ возле моей кожи.
- Почему же не показались раньше? – спрашиваю, чувствуя, что сбиваюсь с дыхания, как в своей прошлой пенсионной жизни при подъеме на пятый этаж по ступенькам. А ведь герцог просто поглаживает широкой ладонью мою спину.
- Не хотел смущать, - замолкает, потом наклоняется еще ближе
