Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
не рассказывал. Вот…
– Молодец, Гена! – похвалил Гуров. – А теперь остается последний, самый главный шаг – отдать этот пакет нам. И уж тогда тебя точно не посадят.
– А вдруг он узнает… Пыня? – засомневался Гена. – Ведь он велел, чтобы строго-настрого…
– А мы никому не скажем, – успокоил Гену Гуров.
– А если он захочет его взять… пакетик? Скажет, чтобы я его принес… А его – нет…
– А мы сделаем вот что, – сказал Гуров. – Ты на пару деньков уедешь из города. У тебя есть куда уехать?
– Да, к маме в деревню.
– Вот и отлично. Значит, поезжай к маме в деревню и сиди там не высовываясь. Денька этак два или три. И все будет хорошо.
– А дед Пыня? – в страхе спросил Гена.
– Ну, там-то он тебя не найдет. Откуда ему знать, где ты? А через три денька можешь возвращаться. Уж тогда-то деду Пыне будет не до тебя и не до пакета.
– И тогда меня не посадят? – с надеждой спросил Гена.
– Не посадят! – бодрым голосом подтвердил Гуров. – Ну, так пошли, что ли?
– Это… куда? – не понял Гена.
– Да за пакетом, куда же еще? Мы, значит, пойдем все вместе, и ты его нам отдашь. Понял?
– Понял.
– Вот и славно, – лучезарно улыбнулся Гуров. – Бодрей держись, Гена! Выше нос! Только вот что… Не вздумай от нас по пути убегать. Во-первых, далеко не убежишь, все равно поймаем. А во-вторых, тогда-то сядешь точно. За соучастие.
– Не-не-не! – горячо заверил Гена. – Не побегу! Что я, дурак?
– А кто говорит, что ты дурак? – удивился Гуров. – Наоборот. Ты умный парень! Вот как славно мы с тобой поладили! Ну, поднимайся да и пойдем.
Идти оказалось не так и долго, Гена жил недалеко от дома престарелых. Пришли к двухэтажному, старой постройки дому, вошли в небольшую и захламленную квартиру.
– Не женат? – спросил Гуров, осматриваясь.
– Нет, – отчего-то засмущался Гена. – Не женат.
– Ну, какие твои годы, – ободрил Гуров. – Женишься еще.
Гена опустился на четвереньки и полез под кровать. Вскоре он оттуда вылез с картонной коробкой. Открыв коробку, вынул из нее обычный полиэтиленовый пакет, чем-то до половины набитый и перевязанный кусочком шпагата.
– Вот, – сказал Гена. – Пакет. А что в нем, я не знаю.
Гуров взял пакет, какое-то время с задумчивым видом подержал его в руках, будто взвешивая, затем развязал шпагат и заглянул внутрь.
– Письма, – сказал он, обращаясь к Федору Ильичу. – Как мы и предполагали…
Писем оказалось не так и много – не больше тридцати-сорока. Кроме них, в пакете была черно-белая фотография. На ней были изображены двое – молодые мужчина и женщина. Они сидели на скамье то ли в саду, то ли в парке, смотрели в объектив и беззаботно улыбались. На обратной стороне была надпись, сделанная порыжевшими от времени чернилами: «Миша, Лиза». И стояла дата шестидесятидвухлетней давности.
– Вот, – сказал Гуров, протягивая фотокарточку Федору Ильичу. – Миша и Лиза шестьдесят два года назад. Молодые, влюбленные, счастливые.
Федор Ильич взял фотокарточку, долго ее рассматривал, а затем произнес, обращаясь даже не к Гурову, а куда-то в пространство:
– А теперь их нет. Лиза убита, а Миша давным-давно превратился в Пыню.
Крячко пока не вернулся, он даже не звонил, но Гурова это не беспокоило. Он знал, что его друг даст знать о себе тотчас же, как выполнит порученное ему дело.
– Значит, так, – сказал Гуров. – Подождем Стаса, узнаем, что он раздобыл, а затем, втроем, начнем читать письма. Их немного, так что управимся быстро. А далее, думаю, перед нами вырисуется более-менее отчетливая картина взаимоотношений Миши и Лизы. И, надеюсь, проявится мотив убийства.
Крячко не позвонил, но возник перед Гуровым и Федором Ильичом собственной персоной после двух часов ожидания вестей от него.
– Фу-х! – выдохнул он, падая в кресло. – Насилу к вам пробился. Говорят, что посторонних пускать не велено. Представляете? Это я-то посторонний! Конечно, если бы на вахте сидела соблазненная мною девица, тогда, конечно, никаких проблем. Старая любовь не ржавеет, так что пропустила бы. Но сейчас на ее месте восседает какое-то сумрачное существо в женском обличье, так что… Не велено пропускать, и все тут. Насилу прорвался. Еще раз – фу-х!
Отдышавшись и отсмеявшись, Крячко стал серьезным.
– Значит, так, – сказал он. – Если вкратце, без всякой мелодрамы, то дело обстоит следующим образом. Милейшая Надежда Михайловна и такой же милый Михаил Ефимович Попов, он же дед Пыня, состоят между собой в самом тесном родстве. Она, значит, его дочь, а он, стало быть, ее кровный папаша. Вот такой любопытный расклад.
Гуров не перебивал Крячко и не задавал ему никаких уточняющих вопросов. Он знал, что Стас расскажет все, что нужно, и без понуканий. А глядя на Гурова, молчал и Федор Ильич. И действительно: помолчав и собравшись с мыслями, Крячко продолжил рассказ.
Незадолго до гибели Елизаветы Петровны, буквально за две недели до трагедии, Надежда вместе с сынишкой приехали ее навестить. Встретились, посидели в беседке, благо погода в тот день выдалась теплая и без дождя, поговорили. А когда Надежда собралась уходить, мать вдруг сказала:
– Погоди, не торопись. Я хочу тебе что-то сказать… А ты, внучок, погуляй. Побегай по дорожке. Смотри, какие на ней красивые листья. Желтые, красные…
Сказано все это было таким тоном, что дочь удивилась и даже испугалась: что, мол, с матерью такое приключилось и о чем она хочет поговорить?
– Я бы ничего тебе и не рассказала, – начала Елизавета Петровна, – да вот только чувствую, время мое подходит. А умирать с такой тайной я не хочу. Как бы там ни было, а не по-человечески это. И не по-божески.
– Ты это о чем, мама? – встревоженно спросила дочь.
– О нас, – ответила старуха. – О тебе, обо мне, о внуке. И еще об одном человеке… Он здесь, в этом же доме престарелых. И зовут его Михаил Ефимович Попов. А по прозвищу – Пыня. У них у всех прозвища, у старичков. Бедовый народ…
– И что? – недоуменно спросила дочь.
– А то, что он твой родной отец, – бесстрастным тоном ответила мать. – Который утонул в морских плаваниях. Как видишь, не утонул. Объявился. И сейчас он здесь, рядом. В этом же доме престарелых.
Те чувства, которые испытала Надежда при таких словах, не надо и описывать, потому что и без того понятно, что это за чувства.
– Почему же ты не сказала мне об этом раньше? – спросила дочь.
– Я не хотела, чтобы мы все были вместе: я, ты, внучок, он… Мы с ним всю жизнь были порознь, так теперь-то зачем? Кроме
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
