сколько я трачу сил на розыски, езжу по городу с утра до вечера! Впрочем, мне самой эта работа была очень интересна. Вот и «генеральшей-шпионкой» я заинтересовалась: Арбат являлся моим районом, и мне казалось, что я там все и обо всех знала. У меня там было много доверенных лиц, чуть ли не каждый день с ними разговаривала. Старшим из оперативного состава на Арбате был Толя Железников, дотошный и ответственный работник, который мне сказал, что это, видимо, выдумки и не надо тратить время. Но раз руководитель сказал, то я поехала искать эту Матильду.
Сколько перелистала домовых книг, со сколькими лицами переговорила — никакой Матильды нет. Прихожу в последнее домоуправление на Арбате, просматриваю документы, тут входят несколько женщин, и одна из них обращается к другой, называя ее Матильдой. Меня даже пот прошиб! Когда они ушли, я спросила домоуправа, кто это такая. Получила ответ, что это жена генерала, находящегося на фронте, живет на Большой Пироговской улице, в общежитии Военной академии. Зовут ее Матреной, но этого имени она стыдится и представляется Матильдой. Она знала всех генеральш в Москве, бывала в их семьях — это был ее круг общения. Однажды Матильда пришла к подругам на Арбат и сказала, что с фронта приезжает маршал Жуков. Объяснять, как получила эту конфиденциальную информацию, она не стала, хотя на самом деле все было очень просто. Матильда захотела о чем-то поговорить с женой Георгия Константиновича, позвонила ей, но оказалось, что та ушла в парикмахерскую и очень надолго. Тогда она позвонила сестре Жукова, но и там ответили, что дама пошла в парикмахерскую. Вывод простой: маршал летит в Москву! Вот кто-то из бдительных гражданок и сообщил про «генеральшу-шпионку Матильду».
Все это я доложила, когда вернулась в отдел. Но этот успех мне даром не прошел: теперь при виде меня ребята пели: «Матильда, Матильда, Матильда моя!», кто-то даже в стенгазету юмористическую заметку написал, а один офицер наружного наблюдения, Булыжников, всегда называл меня Матильдой.
Когда наши сотрудники собирались после обеда, многие рассказывали, кого видели, с кем встречались, разговоров хватало на целый вечер. Был у нас Миша Смыслов, который часто заходил по работе в православный собор в Сокольниках. Если вечером приходил возбужденный, то мы уже догадывались, что он опять дискутировал с настоятелем собора. Однажды приходит и говорит, что настоятель хочет провести среди прихожан лекцию о религии и пригласил его в качестве оппонента, но руководство отдела запретило ему идти на это мероприятие и приказало вообще прекратить связи с настоятелем. Кстати, Мишин тесть, в семье которого он проживал на углу Покровского бульвара, был сектантом. Збраилов сказал: «Вот с ним и веди полемику!»
Однажды на нашей конспиративной квартире на улице 25-го Октября засорился туалет — дело житейское, — и мы все бегали в общественный, который был неподалеку, в проезде рядом с гостиницей «Метрополь». Шикарный туалет, весь в зеркалах, всегда полон людьми, особенно вечерами и ночью. Это было примерно за месяц до моих родов, и я, предупредив ребят, что иду туда, выскочила без документов. Прибежала, заняла очередь в кабинку, женщин полно, не протолкнуться, а ведь надо и руки помыть, там тоже народ. Но никто не выходит, только и говорят про облаву, а я выйти не могу: документов нет. В это время к «конспиративке» шел Вадим Казанский и заметил милицию. Заходит в квартиру: «Где Аня?» Ему объяснили. Он увидел на столе мою сумочку, с которой я почти никогда не расставалась, спрашивает, почему я сумочку не взяла. Ему объясняют: выскочила на пять-десять минут. Он быстро развернулся и побежал к туалету, а я стояла уже на выходе. Только я вышла, он схватил меня за руку, сказал милиционерам, что это наш сотрудник, и повел меня на работу, просвещая, что затолкали бы меня в автобус, увезли бы, возможно, за 101-й километр от Москвы: это была облава на проституток. Конечно, меня выпустили бы, но сколько на это ушло бы времени! Об этом случае доложили полковнику Збраилову, и он приказал, чтобы меня провожал в туалет кто-нибудь из сотрудников, а меня отчитал за то, что пошла без документов. Хорошо, что через два дня починили наш туалет, так как было неудобно перед ребятами: мало того, что провожают, да еще и ждут. Я была очень благодарна Вадиму за свое спасение и смогла отплатить ему той же монетой. Когда через несколько лет он случайно выстрелил из своего личного оружия на другой конспиративной квартире, а начальник отделения Соколов спросил у меня, что это было, я ответила, что все в порядке — громыхнуло на улице. Ответ выскочил сам собой, а ребята сказали, что я спасла Вадима от разбирательств.
Мне приходилось работать и с агентурой, особенно когда наши оперативные работники уходили в отпуск. Часть своей агентуры, особенно активной, они передавали на связь мне.
Однажды агент-женщина плакала у меня на груди, объясняясь в любви к Вадиму Казанскому. Пришлось даже провести внутреннее расследование, и выяснилось, что Вадим никаких поводов для этого не давал, он вообще был очень культурным, воспитанным человеком, поэтому и произвел впечатление на своего агента, в особенности по сравнению с ее мужем, грубым и неотесанным, как она сама говорила, майором. Этого агента передали на связь другому оперативному работнику, а Казанского перевели в другой район.
В одном из переулков в центре города находилась гостиница, в которой часто останавливались офицеры, приезжавшие в Москву в командировку. Иван Дмитриевич Сидорин, уходя в отпуск, передал мне на связь старшего администратора ресторана этой гостиницы, агента-женщину «Кармен». Она была видная, эффектная, похожа на цыганку, вся в украшениях. Я встретилась с ней два — три раза, и вдруг она просит пригласить на явку полковника Збраилова. Мы пришли с ним вместе, и «Кармен» сказала Збраилову: «Мне очень нравится ваша сотрудница, но работать с ней я не могу, так как мне стыдно рассказывать ей о своих связях с мужчинами, и я не могу посоветоваться с ней, ложиться ли мне с ними в постель. Когда я ей рассказываю, она то бледнеет, то краснеет». Збраилов посмеялся и ответил, что тоже не может дать ей в этом отношении совета: пусть, мол, решает сама. Но пришлось ему самому продолжать с ней встречаться, пока не вернулся Сидорин. С другими агентами было проще, и я никогда не имела ни одного замечания. Всегда все шло тихо, спокойно.
Я рассказала о ярких примерах, с которыми пришлось столкнуться, а сколько их было! Записи делать запрещалось,
