заботливым объятиям доктора Керна, ни новой партии охранников, чьи силуэты показались в конце коридора.
Азорина
Действие эликсира тем сильнее, чем моложе исходный материал. Эмпирически доказано, что паразитки, достигшие возраста созревания и получившие родовую метку, непригодны. Их сок утрачивает необходимые свойства, в отличие от сорняков, чья смола с годами приобретает необходимую концентрацию и совершенно бесполезна на стадии раннего одеревенения. Максимальный эффект и длительность действия установлены при использовании непроросшего семени и смолы, взятой у сорняка в тридцатилетней стадии покоя. Для улучшенной версии эликсира вечности рекомендуется использование более зрелых пней.
(из лабораторных исследований корпорации «Баланс»)
Пятый час мы бродим по весеннему лесу. По непостижимым для самого себя причинам я уступил уговорам девчонки, чем заметно обрадовал Мардж и изрядно повеселил Стэнли. Потомок Арчибальда даром что не улюлюкал нам вслед, допивая третий по счету кофе на ступенях террасы. Миссис О’Донелли оказалась более сдержана в проявлении эмоций, но зачем-то положила в корзину для пикника кроме печенья и сэндвичей бутылку сладкого сотерна* (десертное вино из региона Сотерн во французской провинции Бордо). Старушке не терпится устроить личную жизнь хоть одного из «своих» мальчиков. Зная меня без малого двадцать лет, она ни разу не задалась вопросом, почему я не старею. Версия со слепотой пожилой леди не подтвердилась, оставив одно разумное объяснение — сознательное игнорирование странностей близких. Садовники давно бы стерли этим двоим память своим «Забвением», да и большинство людей, повидав малую толику моих «чудес», уже прочно бы укоренились в кабинетах психотерапевтов. Ирландская же семейка принимает как должное и зачарованный лес, и мою треклятую вечную молодость, и даже голую девицу, прыгающую из окна. Всего-то и надо было спасти их от ИРА* (ирландская республиканская армия, военизированная организация, борющаяся за независимость Северной Ирландии от Великобритании). Здоровяк и драчун Стэнли оказался слишком мягким и человеколюбивым, а его матушка чрезвычайно наблюдательной и не в меру осведомленной в чужих делах. Поиски наследников Арчибальда по невероятно удачному стечению обстоятельств привели меня в Бушмилс в аккурат накануне запланированной расправы над неугодными. Символично, что именно в этом городе больше века назад Арчи Ларус оказался у истоков того самого освободительного движения, спустя время переросшего в террористическую организацию. Как бы то ни было, эти двое приняли бы меня даже с копытами, рогами, козлиным хвостом и сатанинской меткой на лбу.
А вот в лояльности молодой Повилики нельзя быть таким уверенным. Она с остервенением влюбленной юности бросается защищать графского наследника, стоит просто чихнуть в его сторону. Похоже, смазливый искусствовед пустил корни в податливом девичьем сердце, а значит Клематис в любой момент может переметнуться в стан врага, и тогда я проиграю уже не очередную битву, но всю войну. Хотя сила ее, вырвавшаяся на свободу в проросшем под окнами цветке, все еще дремлет и нуждается в пробуждении. Пока на поверхности лишь обычная повиликовая тяга, сродни женскому природному кокетству, — привлечь в свои сети перспективного господина, опутать его узами любви и выпить без остатка. Так поступали все «оплетающие сестры», только моя Тори да Лунная лоза, мать Клематиса, выделились из плеяды жен и спутниц успешных, богатых и перспективных. Все-таки не зря садовники прозвали их паразитками, ох, не зря. Вот и эта мелкая заноза неуловимо притягательна — я не смог спровадить ее восвояси, сам вызвался обучить родовой магии, да и треклятый сон никак не идет из головы. Правда, не только из моей — девчонка то и дело бросает недвусмысленные взгляды, прикусывает губу, а в мыслях все то же бесстыдство. Давал же себе слово держаться подальше от Повилик, нет ведь, дернула нечистая.
Хотя, кому я вру? Клематис в моей машине, как и встреча с Белой Розой тридцать лет назад — лишь попытки исправить страшное, непростительное зло, совершенное в прошлом. Что бы я ни делал, куда ни бежал — оно уродливо проступает сквозь все слои, отпечатывается в любой картине, как душа человека с годами отражается на лице под любым гримом, несмотря на выбранные роли и надетые маски. Может, Маттео прав — именно я — то древо зла из повиликового пророчества?
* * *
Полина бесилась. Она сама уже не понимала, почему решила остаться. Явно не за тем, чтобы полдня таскаться босой по лесу следом за мрачным, погруженным в свои мысли мужчиной. Изредка ей удавалось уловить обрывки размышлений, направленные в свой адрес, но чаще это был тяжелый угнетающий шум, тянущий в пропасть, как вечность назад в хранилище, где Рейнар подсунул ей блокнот эскизов. Привлекательный искусствовед с искренними, бездонными, как летнее небо, глазами казался иллюзией, мороком прошлого, постепенно растворяющимся в лиловой дымке Халлербоса.
«Притащил меня сюда, чтобы одурманить, переманить на свою сторону и использовать в личных целях, не иначе!» — вскипала в душе бесконтрольная злость, хотя разум склонялся поверить в историю Гиностеммы. Единственное, что отрицало все существо Полины, — причастность Гарнье к мировому злу. Устало остановившись посреди небольшой лужайки, девушка раздраженно топнула по земле. Смятые цветы возмущенно зазвенели, заголосило переливчатое лесное радио, на все голоса обсуждая непростительную грубость гостьи.
— Цыц! И без вас голова раскалывается, — огрызнулась Полина, зажмуриваясь и закрывая ладонями уши, пытаясь сбежать от родовой магии — навязчивой, вездесущей, но неподвластной отмеченной знаком клематиса. За всю многочасовую прогулку она смогла лишь несколько раз уговорить деревья приподнять ветви от земли, да несколько гиацинтов склониться в почтительном поклоне. Карел, меж тем, по мановению руки заставлял бутоны распускаться, молодую буковую поросль пробиваться у материнских корней; ускорял рост травы и проклевывание листвы, походя оставлял дорожки из цветущего барвинка, просто ступая босым по влажной прогалине.
— Это мой лес, оттого мне легко здесь колдуется, — объяснял мужчина, — Халлербос пропитан моей магией, но она и твоя тоже. Повиликовая родовая сила, данная самой природой, позволяет взращивать, ускорять цветение и созревание, продлевать пору весенней радости жизни и удерживать летнюю зрелость. Мы — дети первородной Матери, порождение древней силы — почувствуй, услышь, прими, дай ей прорасти в тебе.
— Я слышу и чувствую с детства, а толку-то? — раздраженно фыркнула Полина, касаясь молодой блестящей почки, та в ответ почернела и усохла. — Повилики выживают за чужой счет — в этом наша суть. Мы пожираем своих господ, вытягиваем их энергию и силу, как вампирши, пиявки, как…
— Паразитки, — услужливо подсказал Карел. — Именно так вас называют Садовники. А подобные мне — сорняки. Женщины нашего рода живут за чужой счет, а мужчины без должного контроля продлевают жизни возлюбленных. Дай волю первым — и они
