ударила по кампании Януковича. Вид школы в Беслане, захваченной автоматчиками Басаева и взорванной при штурме, из Киева выглядел воротами в русский ад. Украинский избиратель не прочь был иметь президентом Путина, но отказывался разделить с русскими их войну. Чеченская война, популярная в России, в Киеве была пугалом: Украина не желала воевать! Украинец начала 2000-х был пацифистом. После Беслана рейтинг Путина на Украине упал, его обаяние пошатнулось и кампания Януковича просела.
И тут-то отравление Ющенко (по сей день остающееся загадкой) окончательно столкнуло ход выборов в хоррор. Ведь отравление – это крик о прямой телесной угрозе. Не оранжевые ленточки, а изрытое язвами лицо Ющенко, еще недавно такое красивое мужское лицо, стало знаменем оппозиции.
Приходилось пересматривать стратегию мобилизации провластного большинства. Но до выборов остался месяц, развернуть поезд кампании на ходу киевский штаб не мог. Социологические опросы показывали, что опережение Януковичем Ющенко замедлилось. Отрыв в 2–3 % был слишком мал, чтобы считать цифры надежными. Получая социальные подарки из рук кандидата власти, избиратель не испытывал к нему благодарности.
С конца октября в записках Кремлю я уже называл происходящее в Киеве революцией. В какой момент накопление нюансов перешло в событие, требующее такого сильного слова? Ведь неудачные для Януковича выборы сами по себе революцией не были. Не были революцией и уличные демонстрации против Кучмы с Януковичем – всего четыре года спустя Януковича изберут президентом Украины как главу оппозиции.
С сентября на киевских деревьях стали появляться оранжевые ленточки, в октябре весь город стал оранжевый. Было это революцией? В обычном смысле слова нет, но стилистически – да, было! Безальтернативности, с которой танк Януковича накатывался на электоральное поле, противостоял децентрализованный театр альтернативной уличной моды. Здесь наш старомодный кандидат был наиболее уязвим. И еще нюанс: 2004-й был годом финала трилогии Вачовски. «Матрица: революция» стала хитом, революционная кинометафора завладела умами киевской молодежи.
Что же главное в революции – вторжение ненависти в политику? Революцию нельзя назвать в обычном смысле слова политическим процессом. Витальная ненависть – ее вечный спутник. Межрегиональная ненависть на Украине так сильна, что я уже тогда определял ее как «встречную расизацию». В России тогда подобной не было – русский расизм разнообразней, но он не межрегионален. Нельзя было представить в Москве листовок, подобных расклеенным в Киеве: «Не ссы в подъезде – ты не донецкий!»
Но с каким упорством киевляне вопреки очевидности заверяли меня, что западно-восточного раскола нет, что он «выдуман русскими политтехнологами»! В подтверждение приводили глупейшую листовку-карту Украины, разрубленной, как туша, на три части: запад, центр и юго-восток. Эта схема электоральных предпочтений Украины, устойчивая на протяжении двадцати лет, выражалась в электоральной догме «Центр Украины на выборах побеждает всегда – в союзе то с юго-востоком, то с западом Украины». На картах президентских голосований 2000-х хорошо видна сплошная черта размежевания областей страны с севера на юг между двумя кандидатами в президенты. Таков эффект унитарной конструкции Украины. Ультравертикальная власть президента без корректирующей автономии снизу. Унитарная Украина с ее идеальной вертикалью якобы «национальной власти» всякий раз на выборах рассыпалась, и пазл собирали заново.
Непривычна московскому глазу была и демобилизация кучмовского аппарата власти в апогее кампании. Штаб кандидата власти вел себя с неслыханной пассивностью, даже обреченностью. Выгодно выделялся только глава президентской администрации Сергей Медведчук, тип делового яппи, стилистически близкий кремлевской команде. Но и Медведчук целиком зависел от Кучмы.
В последние дни колеса кампании покатились врозь по инерции. Последней ошибкой штаба стала дозировка публикации данных подсчета голосов, начиная с участков, выгодных для Януковича. Этот прием киевляне подсмотрели у нас. В гигантской России, растянутой на одиннадцать часовых поясов, первые данные голосования появлялись на Камчатке, и затем цифровое цунами медленно катилось к Москве. Первые цифры, благоприятные для кандидата власти, невольно становились директивой членам избирательных комиссий. Глядя на Дальний Восток, аппарат «определялся», кто побеждает, что несомненно влияло на подсчет. (Теперь и у нас такая техника запрещена.)
Но в Киеве публикация первых цифр второго тура, по которым казалось, что Янукович чуть не вдвое опередил Ющенко, вызвала взрыв. Возникло ощущение фальсификации необъятных масштабов. На мостовой Крещатика появились первые сидячие пикеты: люди выходили на улицу, явно намереваясь расположиться надолго. Я бессильно наблюдал за разрастанием числа скамеечек, что не волновало штабных баронов, озабоченных динамикой процентов. Но динамика захвата Крещатика шла быстрей, и к утру возник первый Майдан.
По ходу подсчета цифры кандидатов опасно сближались, Ющенко догонял Януковича. По украинской номенклатуре пошли волны от киевского эпицентра. Хозяева областей придерживали протоколы голосования, пока не выяснится вполне, кто взял верх – Кучма или его враги? Дольше всех хранил интригу киевский мэр Омельченко. Его долго считали верной опорой Кучмы, но он уже решил перебежать в «оранжевый» лагерь. И когда, опоздав на сутки, данные по Киеву появились, причем сразу мешком в миллион голосов, – они были плохи для Януковича. Борьбу «за цифру» Янукович в конце концов формально выиграл, но с ничтожным, а значит, сомнительным превышением в три процента. К тому времени борьба за интерпретацию происходящего была им проиграна, их с Кучмой резиденции блокированы молодежью. Все это хорошо описано многими. А для меня уроком тех дней стал прогрессивный паралич аппарата власти. Бессилие, с каким президентская администрация глядела на разбегающиеся по центру палатки. Глубокий обморок номенклатуры, неспособной политически ожить. Связано это было не с Америкой, а с аппаратными играми за спиной ослабевшего Кучмы. Я своими глазами видел, как игра выскользнула из рук игроков – картина, описанная всеми современниками русской революции.
Один за другим телеканалы перешли на сторону Ющенко. Толпы в оранжевом заполнили центр города, и тут выяснилось, что власти, контролирующей все в стране, некого противопоставить улице. Намерение организовать в Донецке встречные протесты в пользу Януковича породило комичные (тогда!) телекадры, с несколькими десятками мужичков нетрезвого вида. Такой визуальный ряд уже был политической катастрофой. Еще одно удивление для меня, с 1991 года привычного, что власти Москвы на любую нужную им демонстрацию легко пригоняют любое число автобусов с «общественностью».
Да, я понимал, что передо мной некий модус демократии, не электоральной, а площадной. Будь я киевлянином, в такой ситуации я бы сам вышел на площадь. Но я не был киевлянином и испытывал острую вражду к революции в Киеве. Украинская ли она, кстати? На моих глазах воскресала русская революция, в хорошо известном виде уличной магмы. Смешно винить себя в том, что не остановил извержение вулкана – но я винил! Ведь это вулкан в землях Путина, хоть и на суверенной территории Украины.
Со сложными чувствами я вернулся в Кремль, где был торжественно официально поздравлен. Но для меня это был чистый проигрыш, и не Кучмы с Януковичем, а Путина, то есть мой. Я думал: в чем угроза случившегося
