она говорит не всерьез. Пусть это будет шутка. Тупая, жестокая, но все же шутка.
— Потому что у меня уже был ребенок, и ты знаешь, чем это закончилось, — чеканит она, вновь превращаясь в Снежную королеву. Холодную и надменную.
В ее глазах — металлический блеск и суровая решимость. Она смотрит так, будто готова обороняться. Будто я ей враг и зла желаю.
— Карин, но это же ничего не значит, — ошарашенно отзываюсь я. — В другой раз…
— Значит, — жестко обрубает она. — И значит очень много. Другого раза не будет, Богдан. Это мое право и мой выбор.
Карина
Богдан выглядит потерянно, недоуменно, несчастно. Словно его обманули. Словно обокрали и забрали нечто очень дорогое, и он теперь не знает, как без этого жить.
Я говорю ему ужасные вещи, намеренно не приукрашивая действительность. Он должен знать правду. Так будет честно. Так будет правильно.
Странно, но до меня только сейчас доходит вся абсурдность нашего союза. О чем я только думала, когда привязывала к себе этого совсем еще молодого мужчину?
Богдан заслуживает нормальных отношений с нормальной женщиной. С той, чья психика не искалечена, а прошлое не изуродовано. Он заслуживает счастья и любви. Простой и абсолютно взаимной. Без всяких третьих лиц, оскорбительных «если» и полных сожаления «увы».
Раньше меня смущала только разница в одиннадцать лет, но теперь я понимаю, что дело в другом. Богдан еще только в начале пути, в то время как я прошла уже половину. Неудавшийся брак, оборвавшееся материнство, измена — я живу под грузом печального опыта и зачем-то перекладываю его на плечи парня, который имел неосторожность в меня влюбиться.
В его возрасте такая необдуманность вполне понятна — он совершает ошибки молодости. Но я-то, я? Тридцатитрехлетняя дура! Куда полезла? Зачем втянула его в болото своей жизненной неразберихи?
Ведь Богдан с самого начала говорил, что хочет большую семью и детей. Я видела, как при этом блестели его глаза, понимала, что это не показуха… Почему же тогда не встала и не ушла? Почему позволила интрижке, которая вполне могла стать одноразовой, перерасти в нечто настоящее и большое?
Все-таки я эгоистка. Конченная эгоистка. Думала лишь о себе и своих желаниях. Рассчитывала покуражиться, повеселиться… А в итоге что?
Любимые синие глаза, взгляд которых застыл от ужаса, и бесконечное отвращение к себе.
Вот ты и доигралась, Карина.
— Теперь ты понимаешь, что мы в тупике? — я до крови закусываю щеку изнутри, чтобы отвлечься от острой боли, царапающей душу. — Понимаешь, что мы хотим совершенно разного?
Богдан молчит, а с меня будто кожу заживо сдирают.
Уж лучше бы он кричал.
Лучше бы крушил мебель, бил посуду и называл меня сукой. Это было бы справедливо и заслуженно. Лучше видеть гнев, злость, обиду, чем это немое осуждение во взгляде.
Осуждение, приправленное таким сильным разочарованием, что мне на месте сдохнуть хочется.
— Прости меня… Пожалуйста, прости, — сиплю я, срываясь с места.
Чуть ли не бегом устремляюсь в прихожую, обуваюсь и, подхватив сумку, вылетаю из квартиры.
И самое ужасное, что Богдан меня не останавливает.
Глава 38
Богдан
— Это было круто, братан, — Никитос одобрительно хлопает меня по плечу, когда я скрываюсь за кулисами. — Столько экспрессии, столько драйва. Это тебя родная земля, что ли, заряжает?
Наверное, он прав. Выступать на сцене, на которую, будучи подростком, столько раз смотрел из зрительного зала, действительно приятно. Это как маленький кусочек реализованной мечты — после школы пацан уехал из родного города покорять мир шоубиза, а спустя годы вернулся сюда звездой.
Нет, звездой, я себя, разумеется, не считаю, но звучит пафосно, согласитесь?
— Че у нас по времени? — интересуясь я, сдергивая наушник персонального мониторинга. — Укладываемся в тайминг? Успею «На районе» сбацать?
— Тютелька в тютельку идем, — кивает продюсер, глянув на часы. — Сбацай, если хочешь.
Промакиваю лицо полотенцем и благодарно улыбаюсь девушке-организатору, которая услужливо протягивает мне очередную бутылку воды. Во время концертов пить хочется нереально.
— Никита Андреич, там за кулисы девчонки пробиваются, автограф хотят. Что делать? — к нам приближается бритоголовый охранник в черном костюме.
— Лесом их шли, друг, лесом, — отмахивается Никитос, сосредоточенно глядя в телефон. — Небольшая автографсессия будет в зале после концерта, никаких «за кулисы».
Несмотря на продюсерский запрет, почти каждый раз особо напористые поклонницы пробиваются к гримерке или пасут меня у служебного входа. Поначалу это, конечно, немного пугало. Потом, когда я уже немного привык к общественному вниманию, радовало. Ну а сейчас мне просто пофиг. Даже самое восхитительное действо при многократном повторении превращается в рутину.
Откидываю пустую бутылку в сторону, подхватываю микрофон и уже собираюсь сделать шаг на сцену, когда слуха внезапно касается обрывок фразы, брошенной Никитосом: «Какая нахрен Таня Белозерова? Сказал же, за кулисы нельзя!»
Ноги против воли прирастают к полу, а затем вслед за туловищем направляются в обратную сторону.
— Таня Белозерова? — ошеломленно уточняю я, опасаясь, как бы мне не послышалась.
— Да, а что? — продюсер на пару с охранником вперяются в меня вопросительными взглядами.
— Пустите ее, пусть в гримерке подождет, — командую я, слегка офигев от собственной решительности.
— Блин, Бо, ну чё еще за самодеятельность? Кто она вообще такая? — прилетает мне в спину недовольный голос Никитоса, но я, ничего не ответив, взлетаю обратно на сцену.
* * *
— Привет, мне сказали, что можно подождать внутри… Но я как-то не рискнула без тебя заходить, — Таня топчется на пороге гримерки и мило улыбается, слегка пожимая плечами.
Оглядываю ее с головы до ног и шумно сглатываю. За пять лет, что мы с ней не виделись, она почти не изменилась. Все такая же тоненькая, стройная, с глазами-блюдцами на пол лица.
— Привет, могла бы не стесняться, — усмехаюсь я, останавливаясь напротив.
Что делать дальше? Обнять? Или просто пожать руку? Черт знает, как надо вести себя с бывшими после длительной разлуки… Нет, с хреновыми бывшими все понятно — морда кирпичом и пошел мимо. А как держаться с теми, кого ты действительно рад видеть? Просто по-дружески?
Не придумав ничего лучше, слегка подаюсь корпусом вперед, и Таня сражу же распахивает мне свои объятья. Так, будто только этого и ждала.
Ну, окей. Значит, обнимемся.
Похлопываю ее по спине и, отстранившись, пропускаю перед собой в гримерку. Между нами все еще царит ощутимая неловкость, поэтому я решаю начать разговор с нейтральных тем:
— Ну… Как дела? Как родители?
— Все хорошо, — Таня осторожно садится на краешек дивана. — Отец так же на заводе, маму до главбуха подняли. Светка в музыкалку ходит,
