бархат, не пожалел денег, чтоб выкупить его из плена, и подарил ему коня, который достоин носить в своём седле короля.
Он упал в кресло, и задумчиво посмотрел в окно. Это всё может принадлежать ему? Замок, виноградники, леса и горы, которые хранят в себе обильные залежи серебра и меди. Де Лианкуры состоятельнее де Грамонов и Блуа и почти так же богаты, как Вайолеты и де Сансеры. Получив такое наследство, он сможет встать рядом с Делвин-Элидиром, заняв место среди самых богатых людей королевства. Он тоже станет маркизом. И что?.. Он видел перед собой вовсе не горы золота и серебряных слитков, не земли, дышащие негой и покоем, не изящную каменную резьбу стен старого замка, красивей которого не встречал. Ему снова виделась тёмная ночь в трущобах Сен-Марко, полный ужаса и непонимания взгляд Робера де Лианкура и его руки в надушенных перчатках, судорожно зажимающие рану на шее. Он убил собственного дядю и тем самым освободил себе путь к наследству. Даже если он тогда не знал об этом, он совершил убийство, понимая, какую боль причинит это де Лианкуру, теряющему единственного сына и наследника. И этот человек оказался его дедом. Как он может принять это всё, если обагрил свои руки кровью того, кто на самом деле должен был занять его место?
Он не мог этого сделать. Пусть эти благодатные земли и титул маркиза достанутся Теодору Шарбо, или будущему мужу Орианны, или всё достояние де Лианкуров унаследует король, как их сюзерен. Что бы ни случилось, он не станет претендовать на всё это. Ему хватит и своего титула, и того, что он получил из рук короля за свою службу. По крайней мере, у него не будет причин презирать себя за то, что он, поднимаясь к своему величию, наступил как на ступеньку на труп своего родича.
Он всё решил для себя, но легче ему не стало. Снова и снова он перебирал в памяти воспоминания детства и юности, и многое из того, что раньше казалось ему странным и нелогичным, теперь становилось понятным. И он, наконец, понял причину того пристального и внешне враждебного интереса, проявляемого к нему коннетаблем. Маркиз видел в нём и Лорана де Сегюра, нанесшего ему болезненный удар, и Марианну, которая была навеки потеряна по его вине. Марк вспомнил, что де Лианкур был одним из тех немногих людей при дворе, которых он побаивался, он каждый раз впадал в беспокойство, встречая его подозрительный взгляд и чувствуя его неодобрение, и полагал, что это оттого, что коннетабль считает его недостойным общества короля из-за своих бесконечных выходок и проказ. Но ведь де Лианкур никогда даже не пытался причинить ему вред, не повысил на него голос, не жаловался на него королю и, в отличие от многих, никогда не требовал для него наказания. Он просто наблюдал за ним из-под своих косматых бровей и недовольно кривил губы. Может, он и не признал его тогда, но он и не сделал ничего, чтоб осложнить ему жизнь. Может быть, уже тогда, любя в нём Марианну, он мирился с тем, что в нём живёт и частица Лорана де Сегюра.
Так он просидел довольно долго, а потом за его спиной скрипнула дверь, и появившийся в гостиной Дидье сообщил, что его сиятельство приглашает его к обеду в трапезную. Сначала Марк хотел отказаться, сославшись на то, что всё ещё не слишком хорошо себя чувствует, но потом решил, что это глупо, прятаться от маркиза в его замке. Всё равно рано или поздно придётся снова встретиться с ним и вступить в разговор, хотя бы даже для того, чтоб закончить здесь свою миссию, порученную ему королём.
Лакей всё так же стоял рядом, ожидая ответа. Марк улыбнулся, взглянув на него:
— Будь добр, дружок, подай мне камзол и помоги надеть его. Негоже являться к столу его сиятельства в домашней накидке.
Входя в трапезную, Марк едва не столкнулся с секретарём Саржа, и тот поклонился, как ему показалось, куда ниже, чем обычно.
— Я отправил ваше послание графу Раймунду, ваша светлость, — доложил он, разогнувшись.
— Благодарю вас, Саржа, — кивнул Марк и вошёл, пройдя мимо посторонившегося секретаря.
— Дорогой кузен! — радостно смеясь, устремилась ему навстречу Орианна. Она бы обняла его, но вовремя вспомнила о его ране и только схватила его правую руку и сжала в своих ладошках, заглянув в глаза. — Я так рада, что вы поправились, и к тому же оказались моим родственником.
— Похоже, об этом уже знает весь замок, — проворчал Марк.
— Только приближённые его сиятельства, — уточнил Теодор, направляясь к ним. — Я полагаю, что мне не дозволено будет обращаться к вам так?
— Вовсе не потому, что я пренебрегаю нашим родством, господин Шарбо, — ответил ему Марк. — Я хотел бы, чтоб оно так и оставалось известным лишь в самом узком кругу.
— Но почему? — воскликнула Орианна удивлённо.
— Слишком многое придётся объяснять, — произнёс он. — Однако, учитывая, что я действительно являюсь вашим кузеном, то, думаю, будет уместным называть друг друга по имени.
— Я буду рада, Марк! — хлопнула в ладоши девушка.
Он улыбнулся ей и взглянул на Теодора.
— Вы можете звать меня, как вам угодно, — проговорил тот. — Но я предпочитаю обращаться к вам с учётом вашего высокого статуса, ваша светлость.
— Что ж, делайте, как считаете нужным, но помните, что в любой момент можете передумать, — пожал плечами барон.
Сзади раздались шаги, и в трапезную вошёл маркиз де Лианкур. В этот раз он был в прекрасном настроении и, увидев присутствующих, тепло улыбнулся, а потом заботливо взглянул на Марка.
— Как ты себя чувствуешь, мой мальчик? Я опасался, что ты не сможешь спуститься к обеду. Ты ведь только сегодня поднялся с постели после ранения.
— Рана не так серьёзна, — ответил барон. — И я чувствую себя хорошо.
— Что ж, я рад. Садитесь, дети мои. Марк, твоё место теперь рядом со мной по правую руку, Ориана сядет по левую, а Теодор рядом с ней.
— А могу я сесть рядом с Марком? — игриво взглянув на него, спросила девушка.
Маркиз усмехнулся, но категорично заявил:
— Нет!
Они сели за стол, и слуги тут же внесли первые блюда. В этот раз обед оказался праздничным, с обилием хорошо запечённой дичи и рыбы, сладких пирогов и лучшего вина из погребов замка. Марк с удивлением наблюдал за старым коннетаблем, потому что никогда не видел его таким оживлённым. Он шутил, расспрашивал Орианну о её делах, смеялся остроумным замечаниям Теодора, который просто светился от
