отступить. Если вы убили кого-то из его людей, он не простит этого.
— С губернатором вашим будет отдельный разговор. А вы, господин Елагин, ждите звонка от моего управляющего. Компания «Золотой путь» отныне вам больше не принадлежит. Мы с господином Любецким распорядимся ей лучше.
— Но так нельзя… Это моя компания. Вы… не имеете права!
— Ждите звонка, — я обернулся к Любецкому, который стоял в стороне и наблюдал за всем происходящим. — Всё, Сергей, едем обратно. Здесь наши дела закончены.
— Наконец-то, — проговорил мой спутник.
Едва мы вышли за ворота усадьбы, как на дороге показались четыре внедорожника.
— О! Кажется, это за нами, — я сразу понял, что охрана у ворот наверняка вызовет подкрепление. Так и произошло. Елагинские боевики подоспели вовремя.
— И что? Опять будем драться? — устало проговорил Любецкий.
— Они нам не дадут спокойно уехать. Постараюсь побыстрее. Сам домой уже хочу.
Внедорожники остановились, не доезжая до ворот, из салонов выскочили вооружённые люди в лёгких бронежилетах, украшенных защитными рунами. Защёлкали затворы. Я собрал перед собой мощный воздушный поток и направил в колонну машин. У первого внедорожника от удара смялся капот, и машина врезалась задом в стоящую позади. Многие охранники повалились с ног.
Затрещали пистолеты пулемёты и захлопали карабины. В нас полетели штук десять энергетических снарядов. Передо нами с Любецким появилась созданная мной плотная воздушная стена. Чёрные потоки закрутились посреди дороги и в форме небольшого смерча двинулись к противнику. Быстро достигли первого внедорожника, его корпус стал рассыпаться под воздействием тьмы. Кто-то завопил.
Пожалуй, это всё-таки было лишнее, но… надоели, честное слово. Уже второй раз за день меня кто-то убить пытается. Тут уж никакого терпения не хватит.
Тем не менее, я не стал истреблять всех. Под прикрытием стены уплотнённого воздуха мы с Любецким заскочили в «Волгу»; Захар, который ждал нас за рулём, резво развернул машину через проезжую часть и вдавил газ. Вскоре охрана Елагиных осталась позади.
Сергей первое время то и дело оглядывался, не преследует ли нас кто, а когда мы выехали из города, затянул прежнюю песню:
— Боюсь, мы сами себе роем яму. Нападение на Елагина только усугубить ситуацию. У их губернатора появился ещё один повод требовать нашей крови.
— Только вначале Елагин приедет в Первосибирск и отдаст мне оставшуюся часть «Золотого пути». А потом пускай что хотят, то и требуют.
— Да вы шутите. Зачем вам оставшаяся часть? Вы хоть понимаете, что таким образом полностью развяжете руки барнаульцам? Они — не обязательно, Елагины, кто угодно — захватят рудники, и вы в итоге лишитесь даже того, что есть сейчас, и я — тоже. Зачем? Пусть Елагин владеет своей долей, а мы просто будем получать дивиденды. Только с бухгалтерией надо разобраться.
Я задумался. Кажется, Любецкий сказал дельную мысль. Если весь Барнаул во главе с губернатором ополчился против нас, то мне никакой охраны не хватит, чтобы защищать там своё имущество.
— Ладно, оставим Елагину процентов десять-пятнадцать, — согласился я.
— Лично я предпочёл бы ограничиться денежной компенсаций.
— Точно, и пусть заодно компенсируют всю недостачу с момента, когда ваша семья завладела долей.
— Ну что вы? Это вовсе ни к чему. Хотя бы за последние года три.
— Главное, чтобы реальные отчёты прислали, а не липу. Иначе придётся наведаться снова.
— Лично меня больше волнует реакция Третьяковых. Боюсь, получится так, что Эдуард Анатольевич прикажет нам отдать Елагиным нашу долю, чтобы войну с барнаульскими не начинать. И что будем делать? Отдадим, разумеется, — Сергей вздохнул.
— Ничего я отдавать не буду… а впрочем, зачем раньше времени об этом думать? Посмотрим. Лучше ответьте мне вот на какой вопрос. Вы же, наверное, сразу поняли, что Елагин не просто так нас на шестой рудник позвал, верно? Почему тогда меня не предупредили?
— Предупредил о чём?
— О засаде, конечно же.
— Но как? — удивлённо посмотрел на меня Любецкий. — Откуда мне было знать?
— Не надо врать. Пусть вы и не знали, но догадывались. Потому что не догадался бы тут только круглый дурак. А вы — человек не глупый. Терпеть не могу вранья, особенно от деловых партнёров. Вы же хотите, чтобы мы остались деловыми партнёрами и не стали снова врагами? Тогда будьте со мной предельно честны.
— Да, Алексей, моя ошибка. Прошу прощения. Но я, и правда, не был до конца уверен, что на нас устроят засаду. Вчера Елагин в городе собирался встретиться, а сегодня… сказал, что у него на руднике дела. Откуда мне было знать? Может быть… действительно, дела возникли. Поэтому я ничего и не сказал. Вы всё равно ведь справились сами. С вашей силой охрану таскать с собой ни к чему.
Слова Любцкого звучали неуверенно, а доводы — не слишком убедительно, будто он то ли придумывал всё это на ходу, то ли просто растерялся от того, что я его к стенке припёр своим вопросом. Тем не менее, ответ я получил и не видел смысла в дальнейших расспросах.
А если уж быть предельно честным, то и мою вину в случившемся стоило признать: перед поездкой стоило расспросить Любецкого, а я этого не сделал. Голова была занята другими вещами, в основном, вторжениями тёмных, и когда Сергей сказал, что с Елагиными договорился о встрече, мне представилось, что пройдёт она в том же ресторане, где мы прошлый раз беседовали, либо в похожем месте. Поэтому уточнять детали не стал. Но нельзя же так безоговорочно доверять своему недавнему врагу, в самом деле!
— Чтоб больше такого не повторялось, — предупредил я. — Честность — вот то, на чём держатся любые деловые отношения. Я требую от вас не так уж много, и одна из этих вещей — честность.
— Ещё раз прошу прощения, Алексей. Я должен был поделиться с вами своими опасениями. В следующий раз так и сделаю.
До Первосибирска мы добрались лишь вечером. Любецкого я завёз домой и поехал к себе, в свой пустующий особняк.
Этой ночью я спал крепко, и моё сознание не бродило по иным мирам. Но голоса до меня доносились отчётливо. «Мы дерёмся из последних сил, господин. Враг побеждает, господин. Город скоро падёт, господин».
Проснувшись утром, я подумал вначале, что мне это приснилось. Попытался наладить связь с последними градоначальником и генералом — в «эфире» царила тишина. Моё тёмное воинство потерпело крах и было полностью истреблено.
